Он словно прочитал ее мысли и довольно хмыкнул.

– Нет, мадам. Вы мне абсолютно не помешаете! Хочешькофе?

Она кивнула и последовала за ним на кухню.

– Откуда такая красотища? – Она кивнула в сторонуглиняных горшков, украшавших стены.

– Сам сделал.

– Правда?

– Конечно, – улыбнулся он. – У меня еще кучаталантов, о которых ты и не подозреваешь.

– Какие же, например?

Он протянул ей чашку и счастливыми глазами стал смотреть,как она отхлебывает горячий кофе.

– Не собираюсь раскрывать все свои секреты разом.

Они посидели немного в молчании, каждый наслаждалсяприсутствием другого и, как всегда, заговорили о тысяче разных вещей. Когда онибыли вместе, время пролетало незаметно. Вдруг Алекс вспомнил, что у него естьрукопись последней книги матери.

– А можно мне почитать? – У Рафаэллы загорелисьглаза.

– Конечно. Она лежит у меня на столе, наверху.

Они бросили недопитый кофе и почти побежали в его комнату.Она просмотрела несколько страниц и радостно взглянула на Алекса. Неожиданноона поняла, что впервые после их разрыва оказалась в его комнате. Она бросилаосторожный взгляд на дверь его спальни, перевела взгляд на Алекса, и их глазавстретились. И тогда он поцеловал ее, медленно, искусно, страстно, и по ееспине прошла сладкая дрожь, когда он притянул ее к себе. Он ждал, что онаостановит его, но она ничего не говорила, и его руки продолжали ласкать ее,пока наконец, будто по молчаливому согласию обоих, они медленно пошли вспальню.

Первый раз за свою взрослую жизнь он боялся того, чтоделает, боялся непредсказуемых последствий того неведомого чуда, что зановорождалось между ними. Он отчаянно боялся потерять ее, но Рафаэлла мягкопрошептала:

– Все хорошо, Алекс. – И добавила, когда онстягивал с нее свитер: – Я так люблю тебя.

Они медленно, как будто во сне, сняли друг с друга одежду.Они не могли насытиться этой близостью, наслаждаясь каждым жестом, каждымдвижением, и провели в постели почти весь день. И когда, наконец, исполненныетихой радости и нежности, они насытились любовью, им показалось, что никогдараньше они не были так счастливы. Приподнявшись на локте, Алекс посмотрел нанее с улыбкой, которой она никогда раньше не видела.

– Ты и представить себе не можешь, как я счастлив, чтоты со мной!

– Я так скучала по тебе, Алекс… – тихо улыбнуласьона, – я так скучала.

Он кивнул и растянулся рядом, не переставая нежно ласкатьее, и вдруг снова почувствовал желание. Он не мог оторваться от нее, боясь, чтоона вдруг уйдет, оставив его навсегда. Он любил ее снова, и снова, и снова… Ипотом, уже вечером, они вместе забрались в теплую ванну, и Рафаэлла произнесла,прикрыв глаза:

– Милый, ты просто неотразим.

– Ужасно хочу спать.

Она открыла глаза и улыбнулась:

– А я должна встать и топать домой.

Было трудно представить, однако, что она в самом деле должнауходить, и странно было называть какое-то другое место домом. Ее настоящий домбыл здесь, у Алекса, где жила их любовь, соединившая их души и тела. И Рафаэллевдруг стало наплевать на угрозы отца. Она никогда не бросит Алекса. Пусть Кэнапишет о ней все, что ей вздумается. Пусть все они убираются к черту. Безэтого человека ее жизнь теряла смысл.

Алекс снова поцеловал ее, пока они сидели в ванне, и оналениво заявила, что вызовет полицию, если он еще раз посмеет к нейприкоснуться. Впрочем, он устал не меньше, чем она. Алекс галантно довез ее додома, зевнул, чмокнул на прощание и, как всегда, предоставил одной пройти оставшийсяквартал.

Войдя в дом, Рафаэлла сразу почувствовала странное затишье,будто остановились все часы и замерли все звуки огромного дома. Но, решив, чтоей это только почудилось, она с улыбкой, позевывая, стала подниматься полестнице. Дойдя до первого пролета, она увидела двух слуг и двух сиделок,столпившихся у двери в спальню Джона Генри. У нее замерло сердце, она подняласьвыше и остановилась.

– Что случилось?

– Ваш… – у сиделки были красные глаза, – вашмуж, миссис Филипс.

– Боже мой… – Глядя на их лица, ошибиться былоневозможно.

– Он… – Она боялась продолжить, и сиделка кивнула.

– Его больше нет. – И она разрыдалась, почти упавна руки другой сиделки.

– Как это произошло? – Рафаэлла медленно подошла кним, держа спину прямо и широко раскрыв глаза. Джон Генри умер, пока оназанималась любовью с Алексом. Осознание этого было похоже на пощечину, и онавспомнила отца, который назвал ее шлюхой.

– С ним снова случился удар?

На мгновение все четверо смолкли, и потом сиделка, котораяплакала, зарыдала еще громче, а двое слуг поспешно удалились. Тогда втораясиделка странно посмотрела на Рафаэллу, и она поняла, что в ее отсутствиепроизошло что-то страшное.

– Миссис Филипс, с вами хочет поговорить доктор. Онждет вас уже два часа. Мы не знали, где вы, но нашли вашу записку и думали, чтовы скоро вернетесь.

Рафаэлла почувствовала, что ей становится дурно.

– Доктор все еще здесь?

– Он в комнате мистера Филипса, около тела. Но скороего увезут. Доктор настаивает на вскрытии, на всякий случай.

Рафаэлла тупо посмотрела на нее и пошла в комнату ДжонаГенри. Она тихо постояла у постели, глядя, как он лежит. Он как будто спал, ейдаже показалось, что он шевельнул рукой. Она не видела врача, стоявшего в двухшагах от нее. Она видела только Джона Генри, усталого, дряхлого и как будтоспящего.

– Миссис Филипс?.. Рафаэлла!

Рафаэлла вздрогнула, услышав за спиной голос, и вздохнула,узнав того, кому он принадлежал.

– Здравствуй, Ральф. – Но ее взгляд как магнитомпритягивало лицо человека, с которым она прожила пятнадцать лет. Она пока ещене поняла, что чувствует. Печаль, пустоту, сожаление, горе – что-то похожее навсе это, но не больше. Она еще не могла по-настоящему осознать, что его нет.Несколько часов назад он еще говорил ей, что очень устал, и вот теперь лежит,словно в глубоком сне.

– Рафаэлла, выйдем в соседнюю комнату.

Она поплелась за ним в гардеробную, которой пользовалисьсиделки, и они остались там, точно заговорщики. Он грустно смотрел на Рафаэллу,и она понимала, что он хочет ей сообщить что-то важное.

– В чем дело?! Что от меня скрывают? Ведь это был неудар, правда?

Инстинктивно она почувствовала, что произошло на самом деле.И врач покачал головой, подтверждая ее худшие опасения:

– Нет, это был не удар. Это был ужасный несчастныйслучай. Страшная ошибка, почти непростительная, хотя и непреднамеренная. Иникто не мог знать, как он себя чувствовал.