невзирая на свои грандиозные планы триумфального вхождения в Париж, в котором ему самому доставалась главная роль, сейчас выступал за остановку наступления, в то время как Шварценбергу хотелось отступать до самого Рейна. Все начальники союзников опасались общего восстания гражданского населения, особенно в Эльзасе и Лотарингии, так как при этом их коммуникации будут перерезаны, и они окажутся запертыми во враждебной стране с тигром-людоедом, разгуливающим по их рядам. От Блюхера и тем более от шведов Бернадота никаких скорых действий ожидать было нельзя. С юга приходили обнадеживающие сообщения, но здесь, в основном районе боев, очень немногие французы надевали белые кокарды Бурбонов. Вместо этого множились рассказы о вырезанных часовых и гонцах, о многочисленных партизанских отрядах в лесах и об ограбленных на сельских перекрестках конвоях. Самодержцы однажды уже сталкивались с восставшей Францией, после чего последовало двадцать лет унижений и поражений. Самые рассудительные из них готовы были почти на все, чтобы избежать повторения 1793-го и 1794 годов, когда профессиональные армии Габсбургов и Гогенцоллернов были отброшены от границы колоннами ремесленников и крестьян. Организованное отступление и длительное ожидание более подходящего момента казалось им бесконечно предпочтительнее нового Вальми, нового Жемапа, а может быть, и нового Аустерлица. Пока царь Александр и Шварценберг колебались, их колонны растянулись вдоль юго-западных подходов к Парижу, а открывающиеся перед ними возможности зависели от множества факторов, главным образом от информации о следующем ходе Наполеона.

И император недолго оставлял врагов в неведении. Приказав Мармону и Мортье отражать любой возможный удар Блюхера, он выбрал третий и самый рискованный вариант, направившись прямо на юг к Арси-сюр-Об. Он решил, что союзные силы отступают, и был готов попытать счастья во фланговой атаке.

Его предположение было верным лишь отчасти. Союзники думали об отступлении, даже кое-где начали отходить, но общее движение на северо-восток еще не началось, и, когда прибыли вести, что французы скапливаются в Арси, союзному командованию пришлось принимать решение. Следовало дать бой в надежде на подавляющее численное преимущество, пока Блюхер задержит Мармона и Мортье дальше к северу. Именно эти шаги привели к беспорядочной, но, как ни странно, оказавшейся решающей, битве при Арси-сюр-Об 20–21 марта.

В первый день крупного сражения не произошло. Французов насчитывалось всего 16 тысяч, которым противостояло не более 24 тысяч союзных солдат, в основном кавалеристов. В течение ночи, однако, обе армии получили крупные подкрепления, в том числе к Наполеону пришло 11 500 человек. 21 марта Наполеон, по-прежнему убежденный, что атакует не более чем арьергард Шварценберговой орды, послал Нея и кавалериста Себастиани занять плато за городом. То, что они увидели на востоке, поразило их и наполнило ужасом. Построившись как на параде, с крупными кавалерийскими силами, прикрывавшими оба крыла, и 370 пушками по всей ширине фронта, на них наступала стотысячная австро-русская армия. Соотношение сил четыре к одному было чрезмерным даже для победителей при Монтеро. Наполеон угрюмо приказал отступать за Об к Витри. Его присутствие настолько парализовало волю вражеских командиров, что две трети французских сил ушли за реку, прежде чем союзники начали атаку.

Кавалерия Себастиани образовала заслон, Ней и Удино прикрывали тылы. Той же ночью французы направились к Витри, ожидая, что союзники последуют за ними, поскольку Витри уже находилось в их руках.

И что теперь? План, пришедший в голову в Реймсе, начал обретать очертания, которые стали столь четкими, что Наполеон почти решился выполнять его. На востоке лежали Мез, Мозель и Арденны, а за ними — оставшиеся в руках французов крепости, где можно было получить людей и боеприпасы, после чего поднимать народ и наносить непрерывные удары по коммуникациям союзников. Париж на какое-то время приходилось бросить на произвол судьбы.

II

Мармон получил приказ идти на Шалон. Из Реймса в Париж Жозефу было отправлено письмо, предписывающее эвакуировать императрицу и короля Римского, если враг войдет в столицу. Наполеон недвусмысленно требовал принять все меры к тому, чтобы его сын не попал в плен. «Лучше он утонет в Сене, чем достанется австрийцам, — писал он, добавляя: — Астианакс всегда казался мне самым несчастным персонажем во всей истории»*.

Но Мармон не вышел к Шалону. Не подчинился он и императорскому приказу оборонять дорогу на Шалон. У него, как и у Мортье, имелись более срочные дела: 18 марта, в тот день, когда главные силы Наполеона выступили на Арси, неутомимый Блюхер снова собрал свое войско и начал пробираться на юг из Лана в поисках союзников. Он был сыт по горло одиночными попытками взять столицу и теперь хотел объединить силы, чтобы вместе получать пинки и вместе нести ответственность. Даже его способность выдерживать все новые и новые удары была небезграничной, а его потери во всех боях, начиная с Шампобера и заканчивая Ланом, несмотря на постоянный приток подкреплений, были ужасными.

Мармон и Мортье имели только 17 тысяч человек, с которыми им предстояло отражать наступление Блюхера и оборонять столицу. Они объединили свои силы в Фисме, менее чем в двадцати милях к востоку от Реймса, между Эной и Марной. Им предстояло еще одно сражение, после чего для них обоих активная служба закончится. За их спиной пали Реймс и Эперне, а вскоре после этого был осажден Суассон, который с величайшей доблестью защищался до конца.

Ситуация на юге, где Ожеро, казалось, пытался перехитрить обе стороны, была не лучше. 20 марта его блеф подошел к концу. В Лионе у него было 21 500 человек, противостоящих разрозненным 32-тысячным союзным силам, но к французам уже шли значительные подкрепления. Ожеро не стал их дожидаться. Он не рыл никаких укреплений, а всю свою тяжелую артиллерию бросил в Балансе. С началом наступления на Лион он созвал совещание виднейших горожан и спросил их мнения о том, что ему следует делать: держаться или эвакуировать город? Какого ответа он ожидал от состоятельных граждан осажденного города? Это был странный поступок для человека, числившегося среди наиболее смелых маршалов Наполеона. Достойнейшие граждане дали ответ, и второй город Франции открыл ворота врагу.

Однако рядом с Наполеоном все еще были люди, которые могли не только храбро сражаться, но и откровенно высказывать все, что было у них на уме. Одним из таких людей был Макдональд, сейчас прикрывавший арьергард Великой армии. Получив приказ атаковать Витри, он вежливо отказался, заявив, что его люди устали, а город, имеющий сильный гарнизон, окружен рвом и частоколом. «Завалите ров фашинами», — предложил Наполеон, на что шотландец ответил: «Вы просите уставших людей идти в атаку по соломенному мосту? Пусть