на шестьдесят тысяч человек, нервничает из-за выступления соло на маленькой сцене.

Исполнение моей собственной музыки требовало от меня совершенно нового уровня откровенности. Я чувствовала себя обнаженной.

Но я также получила ту энергию, которую ощущала на своих старых концертах, когда была Лаки. Какую ощущала той последней ночью в Гонконге. Обожание и любовь хлынули на меня через эти выступления. Я чувствовала ее в воздухе так же остро, как и год назад.

Это было волнующе. Всего лишь третье мое выступление, и я еще совсем не устала от них.

– Спасибо, – сказала я женщине. – И спасибо за то, что пришла послушать меня.

Она закусила губу.

– Мне так трудно не нервничать.

Я рассмеялась, ощутимо расслабившись.

– Отлично держишься.

– Могу я сделать кое-что не очень сдержанное? – она выудила что-то из сумки. – Можно взять у тебя автограф?

Это был номер журнала Mix Tape. Номер, выпущенный несколько месяцев назад со специальным фото-разворотом.

КАК БЫ ЭТО СДЕЛАЛА ЛАКИ

Заголовок все еще вызывал улыбку. Статья открывалась моим фото на пике Виктория. Той, которую Джек распечатал для меня.

«Королева K-Pop проводит день в Гонконге, перед тем как покорить мир».

Когда этот номер вышел, фотографии выстрелили, и, предполагаю, перспективы Джека – тоже.

Я предполагала, поскольку кроме пары электронных писем и нескольких сообщений мы больше почти не общались. Пересмотр моей карьеры был нешуточным делом, а мой переезд в США еще больше отдалил нас друг от друга.

Поначалу это было грустно, но жизнь шла своим чередом. Месяцы пролетали, как дни. Дни были настолько насыщенными и беспокойными, что, казалось, я моргнула – и вот уже прошел год.

Фотографии были особенными, поскольку они давали эксклюзивный взгляд на мою жизнь, не через объектив папарацци, но нечто более интимное и вдумчивое. С очень небольшим сопроводительным текстом, фото запечатлели меня в очень реальных, не инсценированных моментах – на пороге завоевания Америки. И, некоторым образом, они рассказывали мою историю через один день в Гонконге. Он меня разглядел.

Это была работа одаренного фотографа. Я едва не рассмеялась, когда увидела разворот – так очевидно было, что фотография – это страсть Джека. И он был так хорош в этом. Ему лишь нужно было признать это.

Я была уверена, что имею к этому некоторое отношение, и это вызывало невероятную гордость.

Я подписала журнал и вручила его девушке.

Она показала мне большой палец.

– Удачи! – она нервно захихикала, сказав это. – Я не хотела каламбурить.

Я засмеялась.

– Спасибо.

– О! – она задержалась еще на минуту, вдруг застеснявшись. – Я твой большой, очень большой фанат. Мы, твои поклонники, так тобой гордимся! Мы хотим, чтобы ты была счастлива.

Я смогла лишь кивнуть, в горле стоял ком. После того, как все пошло прахом, мои поклонники показали себя потрясающе. Я боялась потерять фанатов, виртуальную армию по всему миру, которая неизменно поддерживала меня. Но они сплотились вокруг меня.

И хотя все это я делала для себя, я делала это и для них. В том, что я делала раньше, стало не хватать баланса. Раньше я работала лишь на свой лейбл и на них. Чтобы мои фанаты были счастливы и заинтересованы. По крайней мере, я так думала. Но после выступления на «The Later Tonight» стало ясно, что мои поклонники хотят, чтобы я была счастлива. Это были симбиотические отношения.

Джек был прав – небольшой эгоизм давал плоды. Я знала: меня не удовлетворит полный эгоизм. Сидеть одной в темном кафе, играя музыку для себя? Это мне тоже не подходило. Новая эра моей карьеры включала в себя и то, и другое. Мне было очень приятно, что я могла позволить себе и то, и другое.

Джаз-бэнд закончил свое выступление, и толпа вежливо зааплодировала. Я допила воду и направилась к сцене.

Что меня удивляло с самого первого моего опыта таких выступлений – это тишина. Мои фанаты не выкрикивали моего имени и не пытались наброситься на меня. Как и в тот раз, когда я выступала в караоке-баре, у меня было негласное соглашение со всеми присутствующими. Они хотели помочь мне освоиться в этом безопасном пространстве.

Потратив несколько минут на настройку гитары, я включила микрофон. Звук разнесся по бару приятным эхом.

– Привет, я – Кэтрин Нам. – Я склонила голову и сыграла первые несколько нот. Они вибрировали во мне. Затем вместе с гитарным перебором я запела, слова и ноты звенели в воздухе.

Все чувства того дня были в этой песне. Аккуратно или не очень уложенные в три минуты сорок восемь секунд. Каждый раз, когда я пела ее, я их чувствовала. Я жила ими. Время пролетело быстро, но, когда я исполняла эту песню, оно будто замирало.

Закончив, я сделала глубокий вдох, который эхом отозвался в динамиках. Подняв взгляд, я увидела, как люди тихо хлопают и громко аплодируют. Шум бара обрушился на меня, и я почувствовала себя в коконе его тепла. Звон бокалов, смех, гул голосов, погружение в беседу. Запах алкоголя, тел и горящей где-то французской свечи. Прежде чем начать следующую песню, я воспользовалась моментом, впитывая ощущения этого шоу.

И тут что-то будто изменилось.

Воздух будто зарядился особым образом, словно в тихом доме, когда вы, не видя и не слыша этого, чувствуете, что кто-то включил телевизор. Я выглянула из-под полей шляпы. Что это было? Оно тянуло меня, настойчиво.

Мой взгляд скользнул по комнате, но было трудно разглядеть что-нибудь при тусклом освещении.

Взгляд остановился на темной фигуре в сводчатом проходе. Знакомый силуэт поразил меня. Гул в воздухе усилился в миллиард раз.

Я уронила гитару на пол, глухой удар разнесся по комнате, и микрофон пронзительно заверещал.

– Извините, ребята. Вернусь через пару минут, – сказала я в микрофон.

Затем я встала и прошла через комнату, протискиваясь сквозь толпу, двигаясь слишком медленно. Он был так близко.

Когда я подошла к нему, он не сдвинулся ни на дюйм. Он стоял, сунув руки в карманы, прислонившись плечом к косяку.

Это был он.

Год назад

Через неделю после шоу

«The Later Tonight»

25 января