— Дронов, остановись. Кристинка — стю-ар-дес-са. А не полиглот-теоретик, — перебивает Лукашева.

— Он англичанин. Язык — диктора лондонского радио, — говорит Кристина.

— С таким же успехом он может быть и русским. Именно этот вариант английского изучают у нас при хорошем базовом образовании.

— Да нет, Олег… Ну не знаю, как объяснить… Выговор… Манеры… Да все… На крайний случай, если не англичанин, то в Англии прожил лет пятьдесят…

— А ты где язык изучала?

— Университет. Английский и немецкий. У меня диплом был как раз по лондонским диалектам и сленгам… Так что язык я знаю.

— И он бы тебе сильно сейчас пригодился — марки приклеивать… Если бы я тебя в стюардессы не запихнула, добавляет Лукашева.

То, что она стерва, понятно и ежу. Сразу. Вот только нужно и приличия знать. Кристина покраснела, но отвечать не стала. Плюс — ей. А Анжелке — минус.

Я же внутренне радуюсь тому, что она не пристрелила меня в первые минуты знакомства. А ведь могла. Вполне.

— Теперь, пожалуйста, Кристина, еще раз: почему он отдал тебе часы?

— Да не почему… Он сказал: на память. Да и психовал, я же говорила…

— Кристина, подробно…

— Ну сказал, что часы показывают не его время…

— Не его?

— Ну да. А… Он сказал: «На земле они показывают мое время, а в воздухе — не мое»…

— И все?

— Ага. Шиза накатила. К тому же, как выяснилось, он сердечник был.

— Слу-у-шай, Криста, а ведь его — убили… — тихо произносит Анжела.

— Как это — убили? Ведь и врач подтвердил, и — медики потом…

— Подумаешь… И он знал, что его убьют… За часы… Олег, что в тех часах такое?

— Не знаю, — честно отвечаю я.

Закуриваю, отхлебываю начинающей мутнеть темно-бурой жидкости.

— Дронов, а ведь нам повезло… — вдруг произносит Кристина.

— Да?

— В том, что еще живы.

— Кто бы спорил… Так, думай…

«Мое время»… «Не мое время»… Может быть, ключ-код включает еще и таймер? На котором нужно было выставить определенный час?

— Девчата, часы ходили?

— Ну да…

— Какое было выставлено время?

— Нью-йоркское.

— Вы их перевели?

— Да нет, зачем. Мы их вообще не трогали. Соломон, правда, что-то крутил — но наобум, просто проверить…

* * *

«Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь, пусть неоглядна ночь и одинок твой дом, еще идут старинные часы…»

«…и время ни на миг не остановишь…»

Время — величина переменная. Нужна постоянная. «На земле», «в воздухе»…

Стоп. «Воздух». Кодовое слово, издавна употребляемое спецслужбами для обозначения наивысшей секретности, наивысшей степени срочности или самой высокой государственной значимости операции.

«На земле — мое время, а в воздухе — не мое…»

Нет! За чифирем этот вопрос не решить даже после бессонной ночи! Как и не менее важный: ГДЕ информация…

Для решения второго вопроса мне придется встретиться с человеком Организации. Надеюсь, вид у меня достаточно алчный — для торгов… Не говоря уже о том, чтобы еще Димку вытащить…

Ну да чему быть, того уж не воротишь!..

А по первому — конечно, Сашка Регент. С его умной машиной. Вообще-то компьютеры для меня — темный лес, а потому отношусь к ним с суеверным уважением.

Пара гаек, три болта — а соображает!.. Да еще со скоростью миллион операций в секунду…

Хотя меня мучает подозрение, что человеческий мозг работает еще быстрее. Но люди этого просто не знают. И даже не хотят знать.

Впрочем, судя по ленивому шевелению извилин в собственной бестолковке…

А все потому, что нельзя объять необъятное. Из прутковских вариаций на данную тему самая наступательная:

«Плюнь в глаза тому, кто скажет, что можно объять необъятное. Ибо нельзя объять необъятное!»

Ну и, конечно, основное:

КОЗЫРЯЙ!

Все. Время.

Встаю:

— Девчонки, мне пора.

— Олег, а как же мы?..

— Соберите кое-какие вещички, и на дно. Лучше — в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!..

— Так мы можем и в нашу поехать… Только… — Кристина запнулась.

— Только, Дронов, раз все так сурово, нас легко могут там найти. И — укокошить. К тому же за нами могут следить. И… — Глаза Лукашевой округлились, голос осип разом:

— Нас ведь могли подслушать, о чем мы здесь говорили… Блин, Криста, какие мы ду-у-р-ы… Куры безмозглые!

Это она произносит едва-едва, одними губами. Ну они-то, может, и куры, а я — птица ископаемая. И знаменитую фразу Гоголя «Редкая птица долетит до середины Днепра…» всегда читаю с утвердительной интонацией. Тем более, насколько я помню, дальше середины Днепра и лететь резона-то нет: там поросшие лесом острова, где можно и шашлычок организовать, и рыбку половить, и с девчонкой уединиться…

Это я к тому, что во внутреннем кармане пиджака имею маленький приборчик, который пищит при наличии любого постороннего аппарата, в шпионском простонародье называемого «уши». А поскольку береженого Бог бережет, пока девчонки хлопотали насчет чая, я просто-напросто выкрутил пробки, обесточив все электроприборы, способные «оживить» «жучка», и выдернул шнур телефона из розетки. Единственный способ засечь наш разговор — лазерный луч на стекле. Ну да я не считаю девчонок фигурами, равными Черчиллю, а за мной «хвоста» не было.

— Не комплексуй, Анжелка. Квартирка «чистая».

— Благоприобретенный рефлекс?

— Ага. Так что давай по рюмочке — и разбежались.

— Ты уверен, что за нами не будут следить?

— Думаю — нет.

— Почему?

— У них без того забот хватит.

Кристина достала стаканчики, разлила бренди:

— За что пьем?

— Как всегда, за удачу.

Выходим в прихожую, вкручиваю пробки, зажигается свет и…

На вешалке висит длинный черный плащ-реглан. И черная широкополая шляпа.

«…опросили бездну народу… Везде выплывал человек. Очень ненавязчиво выплывал… Черная широкополая шляпа, длинный черный плащ-реглан…»

— Ух ты! Последний крик парижских кутюрье! — Оборачиваюсь к девчонкам. Они стоят рядышком, обнявшись Ну, блин!!!

— Анжелка, может, дашь поносить? — Смотрю ей в глаза. — На время… Это твой плат?