– Алава сказала, что вы можете дать мне… ну, лекарство, которое мне нужно, – сказала Петра.

– Пошли, – ответила Лили, но прежде сжала твёрдой рукой плечо Гарри. – Ты, – сказала она, – красавец, подождёшь тут.

Петра ободряюще посмотрела на него, прежде чем войти внутрь:

– Я быстро.

Очевидно, индейцы с особым почтением относились к Лили, поскольку, когда она увела Петру в палатку, остальные решили, что настало время осаждать Гарри. Один поманил его пальцем, желая показать мокасины, ещё одна женщина потянула за рукав, чтобы он обратил внимание на банки с едким медвежьим и буйволиным жиром. Гарри выбрал симпатичные маленькие мокасины с вышивкой, которые решил отправить Филлис на Рождество. Сезон насекомых уже закончился, но он всё равно купил бутылку весьма действенного масла от комаров. Когда он расплатился, индейцы расступились, и он увидел, что Лили Гром бредёт к нему по снегу.

– У меня вопросы, – буркнула она.

– Да, конечно, – он смотрел мимо неё, тревожась за Петру.

– Ты её муж?

– Нет, – ответил он.

– Любовник?

– Нет, конечно. Мы друзья. Просто друзья.

– Друзья, – Лили, казалось, пережёвывала это слово. Потом спросила: – Так ты знаешь о ребёнке? – и сразу же поняла по его реакции, что он ничего не знает.

– Мне нужно с ней поговорить, – сказал он. – Где она?

Крепкая рука легла Гарри на грудь, вновь помешав сдвинуться с места. Мимо проскользнул индеец; вне всякого сомнения, Лили обладала над ними духовной властью. Гарри пришла в голову странная мысль, что она, прикоснувшись к людям, может прочесть их мысли, что её рука слышит больше, чем уши.

– У огня, – наконец ответила Лили. – Греется. Думает. Надо как следует подумать. Ребёнок может разозлиться и замучить её.

– Она ждёт ребёнка?

– Да. Почти два месяца. Отец, верно, плохой человек.

– Да, – сказал Гарри.

– Чего она хочет, то против закона. Поэтому она пришла ко мне, ясно?

– Вполне.

– Если скажешь кому, я тебя больше не увижу. Никто здесь больше тебя не увидит.

Он кивнул.

– Это опасно?

– Опасно. Много что идёт не так.

– Как вы… избавитесь от ребёнка?

– Это легко. Травы. Хорошие травы, плохие травы. Красный воронец. Синий воронец. Это хорошие. Болотная мята – плохая. Будет тошнить, голова будет кружиться. Сердце колотиться. Придётся на несколько дней сказаться больной, – Лили Гром сдавленно засмеялась. – Не придётся – она и так будет болеть.

– Это очень вредно?

– Бывает.

– Люди умирают? Женщины умирают?

– У меня – нет. Когда сами выпьют слишком много – да. Медленно. Им очень больно. Живот очень болит. Но Лили будет осторожна.

– Я должен её увидеть.

– Ты её любишь?

Сильная рука вновь коснулась его груди, словно читая мысли.

– Да, но… Да. Я очень её люблю.

Лили окинула взглядом маленькие мокасины, купленные для Филлис, широко улыбнулась и отступила в сторону, давая ему пройти. Он увидел Петру, которая сидела, ссутулившись, на низком резном стульчике у огня. В вигваме стоял сильный запах, не то чтобы неприятный, но очень выразительный – то ли пахли травы, то ли тлеющая древесная кора. Лили накинула на плечи Петры полосатое одеяло, прежде чем оставить её наедине с мыслями.

– Ты этого не сделаешь, – сказал он.

– Придётся, – ответила Петра.

– Нет. Выходи за меня.

Она ахнула.

– Выходи за меня замуж. Ребёнок будет нашим. Я стану его отцом.

– Но ты не…

– Если я буду рядом, я буду его отцом.

– Но если я не хочу замуж?

– Эти травы очень опасны. Она только что подтвердила. Мы можем пожениться тихо. В Баттлфорде. А потом я оставлю тебя в покое.

Петра улыбнулась, глядя на огонь.

– Мечта всей жизни, – она вздохнула. – Просто чудесно!

– Поговори об этом с Полом.

– Представляю себе, как он будет счастлив.

– Ну, делай как знаешь, – его разозлил её тон. – Пей травы. Мучайся. Убей ребёнка.

– Это ещё не ребёнок. Это только… я никого не убиваю.

– Ты веришь в собственные слова?

– Это только ниточка, вот и всё, – сказала она и большим пальцем ноги подтолкнула камушек поближе к огню, – маленький сгусток, облачко.

Она казалась такой расслабленной, даже пьяной. Он подумал, что она, может быть, уже приняла дурманящий напиток, приготовленный мужеподобной ведьмой. Потом уловил запах трав, исходивший от костра, и понял, что тоже расслабился, несмотря на холод, мокрые ноги и бешено стучавшее сердце. Всё оказалось до боли просто. Он женится на Петре, и все трое будут жить рядом, бок о бок. И ребёнок с ними.

Он вспомнил Филлис, тепло маленькой ручки, которую держал, прогуливаясь с ней у реки в Раднор-Гарденс[36], сладкий аромат её кожи, когда он целовал её перед сном, бурные рыдания на станции в Строберри-Хилл, где он прощался с ней навсегда.

Он повернулся, чтобы поднять кусок полотна, висевший у входа в палатку, и выйти. Лили Гром стояла снаружи, слушала и ждала. Ладонь Петры скользнула в его ладонь, чуть сжала.

– Ты точно этого хочешь? – прошептала она. – Бедняжка моя, ты точно этого хочешь?

Четыре года протекли так благодушно-медлительно, что Гарри казалось, так было всегда. Будто он всю жизнь, ложась в постель, до того уставал, что у него не было сил на бессонные размышления обо всём, чего не мог изменить, – о погоде, о том, как быть в случае плохого урожая, обо всех трудностях, какие могли беспокоить троих обитателей двух ферм.

В первый год Гарри вспахал пятьдесят пять акров земли и засеял пять. В 1911-м вспахал пятьдесят и засеял пятьдесят пять. В 1912-м вспахал последние пятьдесят пять, засеял сто пять и зарегистрировал землю на себя в земельном комитете Баттлфорда. Пол и новый сосед выступили свидетелями, что он в самом деле вспахал всю эту землю, поставил изгородь, построил стойло, амбар и жилой дом. В 1913-м они с Полом работали не покладая рук.

Участок Гарри всё меньше и меньше походил на необработанный клочок земли и понемногу начал напоминать сперва настоящую ферму, а потом даже дом: на верёвках между фруктовыми деревьями сушилось бельё, цыплята рылись в земле на грядках, а сам Винтер из жалкого поселения в пять сараев у железнодорожной станции стал местом, какое уже не стыдно было назвать городом.