Офицер поднялся из-за стола и вежливо произнес:

— Сударыня, начальник очень занят. Вы, простите, по какому делу?

— Это я сообщу лишь их превосходительству!

Офицер развел руками:

— В таком случае, боюсь, вам не получить аудиенции. У нас существует определенный порядок. Вы можете изложить просьбу мне, и тогда я направлю вас к соответствующему должностному лицу.

Дама устало вздохнула:

— Мне не нужно к «должностному лицу». Мне надо видеть самого Вощинина. И чем быстрее, тем лучше.

Поняв, что спорить бесполезно, офицер спросил:

— Как прикажете доложить о вас?

Раскрыв ридикюль, дама достала визитную карточку и протянула ее офицеру. Тот, лишь бросив на нее беглый взгляд, тут же преобразился:

— Ах, баронесса Годе! Что же вы стоите? Вот кресло, прошу…

— Мне еще никто не предлагал нынче сесть, — с легкой иронией заметила баронесса, опускаясь на кожаное сиденье.

— У Платона Сергеевича сейчас полковник Соколов. Но я рискну. — И офицер, приотворив тяжеленную дверь, проник в кабинет главного сыщика Петербурга.

Уже через несколько мгновений дверь распахнулась, и на пороге появился статный генерал Платон Сергеевич. Он шагнул навстречу баронессе, радушно пробасил:

— Милая Виктория Альбертовна! Какими судьбами? Вот не думал здесь встретиться! Проходите, проходите. Садитесь сюда, поближе ко мне. Надеюсь, от чашки чаю не откажетесь?

— Если можно, прикажите, чтобы кофе принесли, — молвила баронесса. — И пусть сделают его покрепче. Надо взбодриться. — Она вздохнула. — Я сегодня почти всю ночь не спала. Как, впрочем, всю последнюю неделю…

Баронесса не договорила, вопросительно взглянув на Платона Сергеевича. Тот понял, улыбнулся:

— Позвольте представить моего, так сказать, соратника — граф Аполлинарий Николаевич Соколов, пристав второго участка Александро-Невской части. Человек хотя молодой, но бывалый. Кстати, полковник следит за порядком и на вашей Лиговке.

— Мы хорошо знакомы! — отозвалась баронесса.

— Мне ваш прием запомнился. На минувшем Рождестве, — любезно улыбнулся Соколов. Это был высоченный красавец, очевидно, необыкновенной мощи, с мужественным лицом и веселым взглядом синих глаз.

— Как же, имели честь! — Баронесса с удовольствием разглядывала сыщика-графа.

— Ваш милый супруг Герман Григорьевич показывал свою коллекцию старинного оружия. Удивительные редкости! Монгольский колчан для стрел XIII века — потрясающая штучка! Или кольчуга Александра Невского (я даже пытался примерить ее, да мала слишком) — чудо из чудес. Кстати, как поживает ваш супруг?

Лицо баронессы помрачнело. Она с трудом выдавила из себя:

— Герман Григорьевич… пропал. — Разрыдавшись, она прижала платок к глазам.

Дождавшись, когда гостья немного успокоится, Платон Сергеевич спросил:

— Что произошло? Расскажите по порядку.

Вынув из ридикюля маленькое зеркальце и пудреницу, баронесса привела лицо в порядок и лишь после этого произнесла:

— В середине июня, точнее, тринадцатого числа муж получил из Москвы телеграмму от Егора Гинкеля.

— От торговца оружием?

— Ну конечно, тот самый, что в Москве.

Соколов, верный привычке в моменты наивысшего интереса подымать левую бровь, с явным любопытством произнес:

— И что написано в телеграмме?

— Я нашла ее в столе мужа. — Баронесса вновь открыла свой универсальный ридикюль и извлекла на свет божий чуть помятый сиреневого цвета фирменный бланк.

Вощинин покрутил в руках телеграмму, исследовав текст штемпелей, и, повернув голову к внимательно наблюдавшему за происходящим графу Соколову, произнес:

— Аполлинарий Николаевич, послушай. Тут может скрываться нечто весьма любопытное. — И он медленно прочитал: — «Есть достойная вещица. Желателен ваш немедленный приезд. Гинкель».

Соколов обратился к баронессе:

— Ваш муж, если я правильно понял, отправился к Гинкелю и после этого исчез?

Баронесса состроила гримаску:

— Ну, не совсем так! Когда Герман Григорьевич получил телеграмму, он сказал мне: «Этот дядя слов напрасно не тратит. Если зовет, значит, у него действительно завелось нечто редкостное. Хоть Егор и торгует современным оружием, но иногда к нему от коллекционеров и наследников попадают отличные штучки». И муж мне даже назвал какое-то старинное ружье, которое он лет пять назад купил у Гинкеля. Но какое именно, я, разумеется, не запомнила.

— И что же дальше? — подбодрил баронессу Платон Сергеевич.

— А дальше все просто. В тот же вечер муж отправился в Москву. Вернулся без покупки и взволнованный. Сказал: «У Егора потрясающая редкость! Чернильница в виде миниатюрной пушки из серебра, отделана золотом, платиной и драгоценными каменьями. Согласно легенде, эта чернильница была подарена Екатерине Великой Григорием Потемкиным. Когда последний впал в немилость, императрица, не желая сохранять память о бывшем фаворите, за какую-то услугу передала сию чудную вещицу графу Ивану Андреевичу Тизенгаузену, обер-гофмейстеру. Сменив нескольких владельцев, чернильница попала к Егору».

— И почему же ваш муж не приобрел такой раритет? — Левая бровь Соколова поднялась до крайнего предела.

— Егор назначил очень высокую цену. Муж даже возмущался: «Не могу же я выкладывать целое состояние! Пропади пропадом эта чернильница вместе с грабителем-оружейником!» Но муж страстный собиратель. Мне даже стало казаться, что он не переживет тех страданий, какие вызвала эта не купленная им чернильница. Такие страсти могут, верно, вызвать улыбку. Не так ли, господа?

Платон Сергеевич добродушно улыбнулся:

— Отнюдь нет! Я хоть и не коллекционер, но знаю эту породу людей. Кстати, — он повернул голову к Соколову, — наш граф завзятый коллекционер. Он собирает книжные редкости.

Соколов кивнул:

— История криминалистики ведает немало случаев, когда самые, казалось бы, тихие и добропорядочные люди шли ради своей собирательской страсти на преступления. А вашему мужу, сколько я понимаю, даже нет нужды истязать себя разочарованием некупленной вещи.

Баронесса горячо поддержала:

— Вот-вот! Я сказала мужу: «Герман Григорьевич, не терзайте себя и меня. Мы с вами достаточно богаты, чтобы позволить приобрести такую милую игрушку. Вы куда поставите чернильницу?» Муж ответил: «Понятно, на свой рабочий стол!» — «С вашего позволения, я каждый день буду приходить, стирать с нее пыль и восторгаться при мысли, что касаюсь предмета, который в свое время был согрет дыханием великой императрицы!»