– Что вы сделали с животными?

– Бо`льшую часть перевезли в другие зоопарки, некоторых разместили в старых зданиях. Надо было освободить место.

– А сколько больных?

– Это конфиденциальная информация.

Клетки следовали одна за другой, и в каждой из них была такая же удручающая картина. Анна была немного удивлена пассивностью эректусов. Женщина пыталась подавить в себе осуждение, но чувствовала, как в ней поднимаются отвращение и злость.

– Не обольщайтесь их спокойствием, – выпалил Антонетти, словно прочитав ее мысли. – Еще двадцать минут назад они дразнили друг друга, и нам пришлось накачать заводил наркотиками. Полагаю, что эректусы действуют по принципу подражания, потому что реагируют одинаково.

– А вы знаете, почему они нервничают?

– Не имею ни малейшего представления. Они как бешеные собаки, которые срываются на поднятый ботинок…

– А что, если эти приступы бешенства спровоцированы заключением? Первый эректус, найденный нами в Южной Африке, вел себя как ребенок и часами играл с куклами. Но что можно ожидать от изолированного индивидуума под действием успокоительного, который внезапно оказался в незнакомом ему месте? Чувствовали бы мы себя отлично, если бы нас вдруг засунули в абсолютно новое место? Абсурдно считать наших предков тупыми плотоядными. Человек прямоходящий отличался впечатляющим интеллектом. Он освоил огонь, смастерил первые топоры и, вероятнее всего, придумал первые азы языка, который мы с вами унаследовали…

– Послушайте, это все, конечно, прекрасно, но не вижу, как это относится ко мне.

– Господин Антонетти, вы говорите не как специалист! Мы должны понять эректусов, чтобы предоставить им место в обществе! У этих людей очень развит головной мозг, объем которого равен тысяче кубических сантиметров, а это две трети объема мозга Человека разумного!

– Почему вы убеждены, что больные, зараженные регрессивным вирусом, обладают таким же разумом, как наши предки? Может быть, инфекция и вовсе разрушила нейроны? Вы не можете быть в этом полностью уверены!

Антонетти выглядел раздраженным. Они пошли в сторону здания, ранее служившего ночлегом для жирафов. Военный открыл замок массивной стальной двери. Мускусный запах внутри помещения перебивал все остальные. Молодая женщина и генеральный врач шли рядом друг с другом по центральному коридору. По обе стороны находились огромные клетки, оснащенные маленькими окошками.

– Я поместил вашего друга в отдельной клетке. Вам так будет проще.

Внезапно поднялся крик, за которым сразу же последовали жалобные стоны.

– Непонятно, почему они так себя ведут. Такое впечатление, что они разговаривают.

– Вероятно, они зовут на помощь.

– Вот, это здесь… У вас есть защитная маска?

– Да. Она всегда при мне.

– А тазер?[43]

– В нем нет необходимости.

– Вы уверены? Могу вам дать.

– Не стоит.

– Понятно. Как-никак, но это ваша жизнь.

Мужчина посмотрел в смотровое окошко, прежде чем провернуть ключ в замке. Анна тем временем натягивала маску, закрывающую рот и нос.

– Вы можете меня оставить с ним наедине?

Антонетти пожал плечами. Она начинала его нервировать своими гуманистическими рассуждениями. Врач показал солдату, надзирающему за камерами, знак подойти.

– Ну, раз вы не боитесь быть укушенной… Когда закончите, постучите в дверь, и капрал вам откроет.

– Спасибо.

Прежде чем войти, Анна подождала, пока Антонетти уйдет. Ей не хотелось, чтобы тот был рядом, когда она, наконец-то, увидит Яна.

В глубине клетки в полной прострации и с пустым взглядом сидел человек-обезьяна. На щиколотке виднелось кольцо с выбитым номером. Чтобы не напугать любимого, молодая женщина присела на колени в двух метрах от него.

– Ян, здравствуй.

Потолочная лампа стала мигать. На долю секунды Анне стало страшно, что они сейчас погрузятся во мрак, но свет стабилизировался, осветив угрюмое лицо эректуса.

– Это я, Анна, – заговорила она, постукивая себя в грудь.

Он не отреагировал, словно не присутствовал в этом мире.

– У меня всего два дня, два дня, чтобы показать им, что в тебе осталось что-то от человека. Милый, отреагируй, помоги мне. Надо им доказать, что я не зря теряю время.

Анна достала из сумки разные предметы, принадлежащие Яну. Кепку, которую он носил каждое лето. Она была очень потрепанной, но все уговоры выбросить ее были безуспешны. Комикс Шабуте[44], обожаемый, по его словам, за «поэтическое настроение». Фотографию, на которой они были изображены вдвоем, счастливые, в объятиях друг друга. И его наушники. Ян безо всякого интереса рассматривал предметы, затем сделал гримасу при виде наушников и нерешительно протянул руку, чтобы осторожно к ним прикоснуться.

– Дорогой, это твое. Ты узнаешь их?

Сложно было расшифровать последовавший за этим рык. Анна выбрала на iPod один из его самых любимых треков – «Bobby Jean» Брюса Спрингстина – и надела на него наушники, не заметив ни капли сопротивления. Энергичный и меланхоличный звук саксофона разрывал ей сердце. При первых нотах взгляд Яна озарился. Анна едва осмеливалась дышать. Осознавал ли он что-то? Повлияло ли что-то на его амнезию и проникло ли в его разум?

Человек-обезьяна принялся раскачиваться взад и вперед, но не от тревоги, а словно находился под гипнозом песни. Чувствовал ли он музыку, или это были воспоминания?

Когда мелодия закончилась, ему стало скучно, он сдернул наушники и отбросил их. Выражение лица эректуса снова стало угрюмым и еще больше привело женщину в отчаяние. Анна попыталась привлечь его внимание фотографией, но безуспешно. Ян снова находился за непроницаемой стеной, в своем мире, куда ей не было входа. Анна была более чем убеждена, что причиной этому были не успокоительные, а, скорее всего, одиночество и лишение свободы.

Молодая женщина положила в сумку фотографию, кепку, а когда собралась взять комикс и наушники, неисправная лампочка вдруг окончательно потухла, погрузив камеру в кромешную тьму. На секунду Анна подумала, а не сделал ли это Антонетти нарочно, наказав ее таким образом за визит. Возможно, он решил напугать ее до такой степени, чтобы навсегда отбить желание продолжать свои эксперименты. Этот ублюдок наверняка был на такое способен.

Анна услышала шум. Похоже, Ян двигался, но было непонятно, что именно он делал. Мог ли он ее видеть? Унюхать точно мог. И мог ли он ее атаковать? Она была в его власти. «Он может меня укусить, а я ничего не взяла для защиты, даже этот чертов тазер…» – подумала Анна.