Ладно, это проблемы больших дядек и властей предержащих, моя задача – выжить после вечернего толковища. Жаль, физическая форма не на пике, истощила меня тюремная и лагерная жизнь, да и тренировки забросил, на них, честно говоря, сил уже не остаётся. Но ничего, мастерство, как говорится, не пропьёшь, может, ещё и прорвёмся. Чеченских боевиков мочили в рукопашной, а уж они-то всяко пострашнее будут лагерных урок.

Чем быстрее темнело, тем почему-то спокойнее я становился. И к тому моменту, как вышел к заснеженной площадке перед восьмым отрядом, чувствовал себя словно Будда в момент медитации. Пока никого не видно, вон кто-то быстро пробежал в барак, но, похоже, по своим делам. Встал под фонарным столбом, наверху лампочка в жестяном абажуре покачивалась на слабом ветру, и тусклый круг света двигался следом туда-сюда, в свете которого нехотя падали редкие снежинки. Доносился шум работающего бензогенератора. Несколько таких бензогенераторов обеспечивали электричеством весь лагерь, но на ночь вроде оставляли один, поскольку в бараках свет тушили. Мы-то, считай, при цивилизации, а сколько людей безвылазно живут и работают на дальних разработках месторождений, ночуя в землянках и питаясь чуть ли не древесной корой…

Непроизвольно вытащил из внутреннего кармана ватника фотографию Вари, подумав, зачем-то переложил её в карман штанов. Только позже я понял, какое это правильное решение. А в тот момент снова вспомнилось время, проведённое рядом с комсоргом порта.

Из воспоминаний меня выдернул скрип снега под множеством ног, а затем я увидел нарисовавшиеся в сумраке тени. Одна, вторая, третья… Ого, да тут их полсотни, никак не меньше.

– Смотри-ка, Стальной, не очканул,[29] пришёл.

Говорившего я видел до этого пару раз мельком, но, судя по всему, не он держал масть среди толпы пришедших на толковище блатарей. Урки с долей уважения косились на небритого здоровяка, к которому и обращался зэк. Коля Стальной был выше меня чуть ли не на голову, косая сажень в плечах, без рукавиц, и ладони что лопаты… Хотя, впрочем, на улице было не так холодно, по ощущениям, около пяти градусов мороза, к вечеру потеплело. Я тоже стянул рукавицы, но не чтобы пожать руку, а чтобы не тратить время на драгоценные секунды, если придётся резко выхватывать своё «мачете».

Гляди-ка, а за его спиной не кто иной, как Туз! С забинтованной челюстью, но глаза сверкают огнём праведной мести. Ну-ну, посверкай, рыпнись на меня, я тебе, урод, ещё что-нибудь сломаю. В толпе я приметил ещё несколько знакомых лиц, в том числе из нашего барака. Меченый перебрасывал из руки в руку кувалду, изредка сплёвывая в снег. Федька Клык тоже стоял там, но опустив глаза, носком валенка ковыряя снег. Я буквально чувствовал, что он с удовольствием избежал бы участия в этих разборках, но отмазаться было никак нельзя.

Стальной вышел вперёд, встал напротив шагах в трёх, смерил меня оценивающим взглядом прищуренных глаз и выплюнул в снег недокуренную цигарку.

– Ты сильно провинился перед ворами, и твоя жизнь теперь повисла на волоске. Жить хочешь, фраер? – хрипло поинтересовался он.

– А ты?

Коля Стальной неопределённо хмыкнул и покачал головой:

– Борзой? Надеешься, что справишься с ними? – кивок за спину.

– А ты надеешься, что они справятся со мной?

Наглости мне было, конечно, не занимать, я буквально чувствовал шкурой, как уркам не терпится порвать меня на куски. Но коль взялся за гуж…

– Короче, если хочешь ещё немного повонять на этом свете, подойдешь к Тузу, встанешь на колени и поцелуешь его сапог. Тогда сможешь стать у него шестёркой.

– Заманчивое предложение, – ухмыльнулся я. – Вот только встать на колени и поцеловать – извини, не могу, ноги не сгибаются. А вот поссать на сапог – легко.

– Вот теперь ты точно труп, – без особых эмоций констатировал Стальной, вытаскивая из-под ватника топор, который в его огромной лапе казался игрушечным.

«Что ж, видно, настало время сдохнуть, только прихвачу с собой пару-тройку ублюдков», – подумал я, в свою очередь выпрастывая на свет божий тесак и делая несколько вращательных движений, чтобы размять кисть.

Телогрейку я скинул, она явно сковывала бы движения. От кепки тоже избавился, «банданы» достаточно. Стальной, криво усмехнувшись, тоже скинул ватник, поводив плечами, а шапку передал стоявшему сзади подельнику. Силён бык, только и у меня имеются свои аргументы. Чай, не бороться с ним собрался. Лёгкого морозца я не чувствовал – адреналин разогнал кровь, и теперь я ждал, когда Коля сделает выпад первым, чтобы поймать его на контратаке, но в этот момент произошло нечто непредвиденное. Снова скрип снега под множеством ног, недоумённые взгляды урок за мою спину, и, обернувшись, я увидел вставшую позади меня толпу. Мать моя женщина, это ж политические и мужики! И на глаз тоже где-то человек пятьдесят. У каждого в руках какой-то предмет, которым можно при желании нанести тяжёлые увечья. А впереди Олег. В своих неизменных очках на носу, но с решительным лицом и штыковой лопатой в руках он смотрелся и грозно, и нелепо одновременно.

Эта сцена мне напомнила завязку моего любимого фильма «Банды Нью-Йорка», и если выбирать из двух главарей, то я видел себя в роли Святоши Валлона, подло зарезанного подкравшимся сзади Биллом Мясником Каттингом. Но я уж постараюсь подобной оплошности не допустить.

– Опа, это чё, бунт на корабле? – вякнул всё тот же урка, что восхитился моей смелостью в начале толковища.

– Никшни, Жиган! – осадил его Стальной и, уже обращаясь ко мне, сказал: – Надо же, сумел собрать этих никчёмных упырей… Надеешься, они спасут твою гнилую шкуру? Да они разбегутся, едва только увидят, как твои кишки вываливаются на снег.

Надо сказать, я отнюдь не был уверен, что мои нечаянные помощники и впрямь не дадут драпака при виде грозящей им смертельной опасности. Однако меня вдохновил решительный вид Олега и ещё нескольких союзников, среди которых, к своему огромному удивлению, я приметил даже Ройзмана, жавшего мне утром руку. А рядом с ним совсем молодой парень, не иначе тот самый Петя, с виду совершеннейший доходяга. Как там у поэта… «Юноша бледный со взором горящим». Левая кисть забинтована, видно, на ней Туз и сломал ему пальцы. Жаль будет, если погибнет во цвете лет. С другой стороны, лучше сгинуть в бою, чем на торфоразработках, или, тем паче, быть замученным урками.

– Хочешь выпустить мне кишки? Что ж, попробуй, – хмыкнул я, надевая на пальцы левой руки заледеневший кастет.

Несколько секунд прошли в молчании и обмене взглядами, и вдруг, заорав так, что у меня чуть не заложило уши, с отчаянным воплем «Сдохни, сука!» и выпученными глазами Стальной прыгнул вперёд. Лезвие топора просвистело в сантиметре от моего уха, не уклонись я вовремя – быть мне как минимум одноухим. Это в лучшем случае, в худшем – Стальной разворотил бы мне череп. Большая удача, что удар был косым и лезвие, минуя ухо, не вошло в моё плечо.

Ответить я не успел – соперник быстро отпрянул и снова ринулся на меня. В этот раз я просчитал его действия на шаг вперёд. Новый уклон, взмах «мачете», а в следующее мгновение отсечённая кисть Стального с зажатым в ней топорищем валится мне под ноги, а из обрубка брызжет кровь, окропляя красным утоптанный снег. Великан, басовито воя, словно смертельно раненный медведь, безуспешно пытается остановить кровотечение, зажав обрубок пальцами левой руки.