недавно парили над землей и ждут своего воскрешения. Здесь Триродов наверняка станет благожелательным освободителем своей новой страны, который объединит всех для всемирного дела.

Истинное божество

Единая воля, объединяющая все и всех, — это «великий Дух», имя которому — «Светозарный» (2: 116). Из-за демиургических искажений истины Люцифера нередко ошибочно принимают за эдемского Змия. Между тем, как уже было отмечено, Люцифер означает «светоносный», а не «соблазнитель». Это дух, который открыл человеку, что тот может стать «подобным Богу», если последует по пути света и гнозиса. Люцифер, в отличие от Демиурга, не боится человека и не видит в нем своего соперника, а наоборот, зовет его «выше, выше» к «тем высотам, где созидаются боги» (2: 117), а также «в эфирные области чистой мысли» (Там же). Постоянно расширяющиеся «горизонты мысли» дают подлинное знание (гнозис), и вооруженное им человечество сможет совершить то, чему препятствует Демиург с помощью догматических церквей.

Хотя церковь отвергает Люцифера, который «опасен», потому что ничего не скрывает и никогда не лжет, это не значит, что она не сохранила никаких истин с тех давних времен, когда шли споры о том, где найти источники истинного знания, на котором следует строить веру. Сквозь обман традиций, ложную магию таинств и надувательство церковных ритуалов иногда просвечивает нечто подлинное. По сути, подлинным является, например, «святейшее Таинство» (3: 89) пресуществления. Участникам этого таинства дается возможность понять, как «наитием движущего миры Духа отдельные частицы холодного вещества приобщались Единой, Вселенской Жизни и претворялись в истинное Тело и истинную Кровь» (Там же), т. е. дается верное обещание, что человек может создать ту одухотворенную бессмертную материю, из которой формируются бессмертные боги, с помощью особой энергии. Выражаясь языком науки, эту энергию можно назвать радиоактивностью или отыскать подобный подходящий термин для силы, преображающей вещество в эту лучезарную материю. Научная терминология важна, поскольку указывает на возможность исследования феномена и обретения контроля над ним, в противовес церковному лексикону, не поощряющему к действию и исследованию. К счастью, свой князь и свои пророки есть не только у догматических церквей, но и у Люцифера гностиков всех времен. Ортруда — его последовательница, а Триродов — его пророк, теург и, возможно даже, «возлюбленный сын». Триродов — положительный Антихрист, антагонист князя Давидова, и, следовательно, истинный спаситель. Хотя Триродов в конце концов и становится королем, он не делает выбора в пользу царства «мира сего», но принимает земную власть только для создания подлинной легенды. Триродов понимает, что единственное разрешение конфликта между царством «мира сего» и царством «не от мира сего» — создание реальной легенды, или синтез двух царств. Вот почему он тянется не к короне всемирной власти, а к «венцу волхвов», свитому из роз, возможно точно такому же, каким увенчан андрогинный Христос у Блока в «Двенадцати» (ср. [Силард, Барта 1989: 77–78]).

Кем бы ни был Триродов — Христом или Антихристом, — его превосходство над князем Давидовым наглядно продемонстрировано в мотиве соперничества. Приехав в Скородож, Эммануил Осипович Давидов объявляет о намерении навестить свою невесту, и у Триродова закрадывается подозрение, что он имеет в виду Елисавету. Он вспоминает, что она когда-то восхищалась князем. Однако его опасения, что она может предпочесть ему князя, лишены оснований. Елисавета теперь — новая женщина, отказавшаяся от роли Евы, и ее больше не интересует «неожиданный гость» (1: 301). Это отсылка к тому месту в Библии, где говорится о неожиданном пришествии Христа, — Апокалипсису, устрашающему грешников и несущему радость праведникам (2 Петр. 3: 10). Сологуб, как и Федоров, не мог смириться с апокалиптическим концом мировой истории. Елисавета, духовная прародительница нового человечества, выбирает на перекрестках истории Люциферову дорогу свободного самосовершенствования, отвергая наказание Демиурга за недоступную рассудку вину грехопадения. Она не Мария Магдалина, смиренная и кающаяся, а гордая новая женщина, которой предназначено быть Женой, облаченной в (непалящее) солнце, и Золотой розой — воплощением женского совершенства.

Новый мир

Новый мир — это сотворенная легенда. Как говорилось выше, Триродов отвергает эскапистские решения солипсизма, а взамен изучает и анализирует пороки существующей действительности для их исправления. Только однажды он поддается соблазну бежать от проблем, вместо того чтобы решать их. Он приглашает Елисавету отправиться с ним на «блаженную землю» Ой ле (3:40), и оба идут в комнату на вершине башни триродовского имения, где он когда-то писал декадентские стихи, уводящие из жизни в мир бесплодных грез. Здесь они пьют таинственный напиток, который переносит их на планету прекрасной мечты, и там они находят райский мир, напоминающий тот, что описан у Достоевского во «Сне смешного человека». Обитатели Ойле невинны и счастливы. Они не боятся смерти, потому что не сознают самих себя. Но самосознание и знание (3: 46) приходят и в этот рай, открывая противоречия бытия, которые невинность не в силах ни различить, ни преодолеть. Мечты сменяются иронией, обнаруживающей их лживость: «чудеса», подобные спасению от смерти, никогда не сбываются в мирах пассивного бездействия. Добровольная смерть представляется единственным выходом из этой «иронической» ситуации. В какое-то мгновение Елисавета и Триродов готовы поддаться искушению бежать в вечно лирическое царство смерти, но преодолевают его, решив возвратиться к убогой земной реальности. Иначе говоря, они выбирают федоровскую дорогу путешествия в иные миры — не с помощью дурмана, но благодаря «естественным средствам перехода» [НФ 1:285].

Триродов теперь всерьез приступает к работе по строительству космического корабля для реального перехода в иные миры. Этот корабль в то же время представляет собой миниатюрную модель Нового мира, которым станет когда-нибудь Земля.

На корабле имеется полусферический сад, который можно считать вторым Эдемом, но превосходящий первый Эдем, неподвижный, заземленный и сугубо природный. Триродовский сад покрыт куполом, который выглядит как «второе, малое небо» (3: 50) и, очевидно, похож на евангельское «новое небо»; оно должно защитить новый рай от огненного взгляда небесного Дракона, фильтруя и ослабляя его слепящие лучи. Таким образом, экипаж и пассажиры космического корабля защищены от апокалиптического, смертоносного Зверя.

В саду Триродова мы находим пышную растительность и деревья, сгибающиеся под тяжестью плодов, но в нем нет места одному дереву — дереву Смерти. В отличие от Эдема, который был всего лишь природным раем, и в отличие от извращенного «потерянного рая» Ортруды, уничтоженного пороками цивилизации, в микрокосме космического корабля — Новом мире Триродова — «соединились искусства и науки» и создана вторая природа. Она получила «надстройку» культуры, и поэтому свободна от своих естественных недостатков, но не утратила при этом прежнего очарования.

Короче говоря, Триродову удалось создать корабль, который может