материю в органическую, а распавшуюся — в слитую, он полагается на поддержку своего сотворца Елисаветы в деле успешного окончания истинного пресуществления.

Федоров полагал, что химия будет уделять особое внимание переходным фазам трансформации материи [НФ 1: 217], и сожалел, что эти фазы недостаточно изучены, особенно в прикладной работе, при сборе фактического материала на месте. Кладбища — это те места, где постоянно происходит трансформация мертвой материи в живую, подлинные «лаборатории» для проведения исследований человеческого бессмертия. Триродов, в отличие от большинства ученых, хорошо понимает это и поэтому покидает научно-исследовательскую лабораторию, сделав своей экспериментальной и испытательной площадкой само кладбище. Смерть легче всего изучать именно на кладбище, где погребенные томятся в неволе своей земляной тюрьмы. Может быть, роль Елисаветы здесь — регистрирование вибраций, исходящих от умерших и вызванных их стремлением к воскрешению. В федоровском общем деле это задача женщин, но у Триродова, возможно, это скорее функция «тихих» детей.

Другой важный аспект воскрешающей работы Триродова — сбор научных данных. Он знает, что «проклятие для всякой человеческой мудрости» (3:35) в ее ограниченности. Один человек не в состоянии собрать все нужные данные для разрешения даже единичной проблемы, не говоря уже о бесчисленных всечеловеческих и космических задачах. Когда человечество будет объединено единым делом и станет сообща собирать все релевантные существующие факты, оно овладеет полнотой знания или, выражаясь современным языком, полной базой данных. Тогда у него будет не только единая цель и общая воля, но и полное знание. Когда-нибудь все отдельные человеческие воли сольются в «единую волю» и «поднимутся перпендикулярно» (1: 300) над горизонтальным царством смерти, победив его. Такой вертикальной общей воли, слитой в поток преобразующей энергии, пока не существует. Смерть по-прежнему могущественна, и Триродов может спасти только тех, кого легче всего воскресить, — невинных детей.

Категория существ, поддающаяся воскрешению, — это невинные дети, много страдавшие от рук взрослых. Как и все человечество, несущие на себе печать рождения и дурной наследственности (в богословской терминологии «первородный грех»), сами они, по крайней мере, не способствовали усугублению своего падшего состояния. Они, например, не запятнаны половой активностью. Невинность сама по себе не делает человека бессмертным (и девственницы умирают, на что уже указывал Соловьев), но в «Легенде» она служит определенной защитой. Неразвращенные тела могут противостоять физическому разложению, по крайней мере некоторое время. Триродов пользуется этим, воскрешая мертвых детей, пока их еще не тронуло разложение. В эпизоде воскрешения Егорки дается достаточно подробное описание методов Триродова.

Эти методы не содержат никаких чудес. Триродов не верит в чудеса, о чем он категорически заявляет князю Давидову («нет чуда, не было воскресения, никто не победил смерти»; 1: 295). И хотя князь произносит пламенные слова о своей фантастической победе «над оковами времени и над самой смертью» (1: 298), знания Триродова о «многих силах, расторгающих узы пространств и времен» (3: 35), намного превосходят фантазии князя. Одна из сил, контролируемых Триродовым, — энергия «атомов», которая высвобождается при разложении мертвых тел и хранится в природе, пропитывая ее. Он знает, как использовать эту энергию для воскрешения, перенося ее из резервуара природы в недавно умершие тела «одному ему знакомым способом» (1: 237). Направляя эту энергию и собственную волю к воскрешению на недавно умершего от истязаний мальчика Егорку, он пробуждает его от мертвого сна (ср. [НФ 2: 186]).

Прежде чем начать воскрешать детей, Триродов вкладывал свою творческую энергию в сочинение стихов. Обратившись к высшему искусству жизнетворчества, он становится не автором прекрасных стихов, не отцом смертного существа, а воскресителем ребенка, создав, таким образом, «поэму», которая будет жить не как текст, а как бессмертное «белое дитя».

Пробудив мертвого мальчика Егорку с помощью энергии «атомов», высвобождающейся при распаде органической материи и сохраняющейся в природе, Триродов переходит к следующему естественному и логичному шагу: посылает своих помощников — белых детей, составляющих «отряд» воскресителей, — выкопать гроб Егорки и открыть его. Благодаря этим конкретным действиям Егорка смог покинуть могилу: «гроб раскрылся так же просто, как открывается дом» (1: 240). Чтобы спасти Егорку, ангелам нет нужды спускаться с небес, как в театре или в сказках князя Давидова. Гвозди, вбитые в гроб, не вылетают сами по себе, как на иконах, а извлекаются руками. Егорке помогают подняться из гроба и выйти из могилы дружеские руки воскрешенных ранее. Поучительно сравнить рассказ князя о том, как он спустился в ад и отпер ворота, с впечатлениями мальчика о том, каково это — быть мертвым. По словам Егорки, его поглотил «пламенный мрак» и он испытал адскую боль (1: 239). Нет необходимости изобретать Ад, так как ад — это быть мертвым, и покойники хорошо это знают.

Следует отметить и еще одно расхождение в рассказах князя и воспоминаниях маленького Егорки. Князь утверждает, что тело и душа после смерти разделяются, — Егорка обнаруживает, что это не так. Душа не находит благословенного убежища, возносясь в горние сферы, чтобы забыть там свои смертные останки. Мертвым приходится испытывать «состояние смерти» во всей полноте физического распада и душевных мук.

Испытав настоящий ад и естественное воскрешение, Егорка понимает, что обязан своим бессмертием не князю. Когда он произносит заклинание «три жировика, три лесовика, три отпадшие силы» (1: 239), направленное против Троицы, он знает, что оно поистине чудодейственно[128]. Антихристианский аспект его воскрешения проявляется и в такой детали: о Егорке все время говорят как о «спящем в могиле» (1: 246), что вызывает ассоциации с литургическим пасхальным песнопением о Христе, который «смертию смерть попрал и сущим во гробех живот даровал». Не божественный Христос, а человек — теург Триродов — спасает мертвых, не спящих в своих гробах, а ждущих и жаждущих воскрешения. Егорка, то есть маленький Георгий, вступает в битву со смертью вместе со своим тезкой Георгием Триродовым.

Триродов воскрешает своего маленького друга способом, предложенным Федоровым. Спасая другого Георгия, он как бы демонстрирует, что спасти другого, друга — то же самое, что спасти себя (другого «я»; см. [НФ 2: 24]. Оба Георгия вместе побеждают Дракона Смерти благодаря духовной дружбе и взаимному отождествлению, сражаясь с врагом как один человек, оставив в стороне самозваные божества, подобные князю. Когда все человечество станет единым святым Георгием, сражающимся с Драконом, смерть будет окончательно повержена. М. Хагемейстер замечает: «Воплотив мечту в реальность, человечество в своей совокупности становится единым художником, для которого весь мир служит сырьем в создании земного рая» [Hagemeister 1989: 108]. Триродов и Егорка демонстрируют, что не только все живущие, но и все мертвые могут слиться в «единого художника».

Воскрешенный Егорка присоединяется к белым детям