— Что делать-то будем? — срывающимся от волнения голосом спросил Кадашкин. — И твой Реутов куда-то пропал. На звонки не отвечает.

— Все нормально, Серега, — бодро ответил Жондарев, — Реутов его нашел.

— Что ж промолчал! Сказал бы…

— Сделаем дело, а потом скажем. Сюрприз будет, — нервным голосом сказал Жондарев. — Этот Игнатьев ему сам позвонил и встречу назначил. Поехали, вдруг из-за чего-нибудь сорвется.

— Так Реутов у тебя профессионал, ты же сам его хвалил.

— Твои тоже профессионалы, а вон сколько натворили.

Игнатьев набрал номер, который ему дал Жондарев, уже после обеда. Он никому не рассказал о своих ночных похождениях. Ему просто не хотелось ни о чем рассказывать и никого видеть. Ему хотелось только мстить.

Он стоял метрах в пятидесяти от сгоревшего дома Никольченко, надвинув низко на глаза свою кепку. Человека, который пришел в указанное место и теперь стоял, озираясь по сторонам, он узнал сразу. Тот самый, который приходил во время неудачной операции ОМОНа на рынке. Игнатьев хищно оскалил зубы и достал телефон. Все было ясно и так, но все равно хотелось убедиться. Он снова набрал номер телефона Дмитрия Алексеевича. Человек в переулке с готовностью полез за телефоном.

— Я слушаю. Вы где?

— Я на месте, а вы?

— Жду вас, Зосима Иванович.

«Ну, жди», — подумал Игнатьев и двинулся по заранее выбранному маршруту. Он собирался заманить в подготовленную ловушку этого загадочного Дмитрия Алексеевича, который был одновременно доверенным лицом «честного» подполковника Жондарева и инструктором банды по рукопашному бою и владению оружием. Очень много у Игнатьева было вопросов к этому человеку, очень много.

Но задать их не получилось, потому что майор милиции в отставке не учел профессиональной хитрости этого человека. Подготовленный пролом в стене Игнатьев преодолел тихо, но когда он обходил почерневшую от копоти стену гаража, на него вдруг обрушилось нечто огромное и тяжелое. Удар был такой силы, что Игнатьеву показалось, что у него хрустнул позвоночник. Он упал на бок, придавленный крупным молодым мужчиной с бритым черепом. Оглушенный, Зосима Иванович не успел даже выдернуть руку из бокового кармана куртки, где его рука сжимала рукоятку «вальтера». И единственное, что он мог сделать, — это чуть пошевельнуть рукой так, чтобы ствол уперся в напавшего на него человека.

Выстрел прозвучал очень глухо, потому что стрелял Игнатьев через карман, и потому, что ствол глубоко вдавился в живот противнику. Бритоголовый согнулся пополам и истошно заорал. Игнатьев затряс головой, пытаясь быстрее прийти в себя и разогнать пелену перед глазами. Дмитрий Алексеевич был в десяти метрах за воротами и не мог не слышать шума. Зосима Иванович поднатужился и свалил с себя корчившееся и воющее тело.

Приподнявшись на одно колено, Игнатьев прислушался. Раздавались мужские голоса. И звуки шагов нескольких человек. «Вот и все, отвоевался казак, — подумал Игнатьев. — Их там много, и я не успею даже обойму разрядить, как меня изрешетят». Выругавшись, он, превозмогая боль в ушибленном колене, встал и пошел навстречу бандитам.

К его удивлению, через покореженные ворота торопливо входил Дмитрий Алексеевич в сопровождении самого подполковника Жондарева и того человека из местной администрации, на Кадашкина. Увидев Игнатьева, вся троица тоже опешила от неожиданности, видимо, полагая, что именно Зосима Иванович сейчас валяется на земле и вопит. Первым пришел в себя Дмитрий Алексеевич. Его рука нырнула за отворот пиджака. Что последует за жестом этого неприметного и неброского человека, было настолько очевидно, что Игнатьев не раздумывая выбросил вперед руку с пистолетом и выстрелил дважды, как учили. На груди Дмитрия Алексеевича вспухли два розовых пятна, он отпрянул, столкнулся с Жондаревым и стал заваливаться вбок. И только спустя пару секунд до Игнатьева дошло, что в него все же успели выстрелить. Пистолет вываливался из руки уже мертвого человека, а левое бедро Игнатьева стало неметь. Под штаниной потекла кровь. Он видел, как Жондарев хватает тело своего помощника, пытаясь то ли аккуратно положить, то ли, наоборот, не дать упасть. И пистолет был так близок от его руки. Игнатьев понял, что Жондареву нужно не очень много времени, чтобы схватить оружие или вообще выхватить свое собственное. И он снова нажал на спусковой крючок.

Подполковнику пуля попала в правое плечо, отчего он развернулся и, хватаясь за рану, повалился в траву. Кадашкин взвизгнул, как кошка, которой отдавили лапу, и бросился через кучу обгорелого кровельного железа, содранного еще пожарными. Игнатьев шагнул следом и застонал. Теперь к боли в ушибленном колене добавилась и огненная боль от раны. Игнатьев стиснул зубы и бросился следом за Кадашкиным. Он вскрикивал на каждом шагу, но упорно двигался следом.

Кадашкин так перетрусил, что падал чуть ли не на каждом шагу. Он то путался ногами в густой траве, то цеплялся штаниной за корягу на берегу, то оскальзывался на песчаном склоне. Игнатьев рычал, как раненый зверь, но постепенно настигал Кадашкина. Он видел, как лицо жертвы становится все белее и белее, как синеют от ужаса его губы. Игнатьев все чаще падал, и все труднее ему было вставать, но ненависть к этому человеку была сильнее. К мерзавцу, занимавшему пост в районной администрации, представителю власти, которая обязана защищать граждан, заботиться о них. И вместо этого творившему со своими подручными такое, что представить трудно.

Кадашкин скатился по мокрой траве на берег и возился там, пытаясь встать. Это ему никак не удавалось, потому что он путался в прибрежной тине, вяз ногами в мокром песке. Игнатьев сел на край склона и съехал на спине вниз. Подняться было уже невыносимо трудно, но он превозмог страшную, ослепляющую боль и встал. Кадашкин утробно взвизгивал и отползал от него. Рука с пистолетом поднялась на уровне лица, но все, что было за мушкой, расплывалось у Зосимы Ивановича перед глазами. Он выстрелил и услышал, как Кадашкин страшно закричал. Шатаясь, Игнатьев снова спустил курок, пытаясь целиться в темное копошащееся пятно перед ним. Еще выстрел, еще, еще…

Чья-то рука схватила его за запястье. Пистолет вырвали. Чьи-то руки подхватили Игнатьева под мышки и помогли сесть.

— Что же вы, Зосима Иванович, — услышал он сквозь шум в ушах голос Пугачева. — Мы вам кричим, зовем вас, а вы! Господи, да он же ранен! Кто-нибудь, принесите из машины аптечку… Или лучше его самого надо отнести к машине.

— Это и есть тот Игнатьев? — строго спросил чей-то голос. — Обеспечить ему охрану в больнице! Строжайшую. Он один из главных свидетелей по делу этого гадючника…

Потом наступила тошнотворная темнота.

Зосима Иванович стоял, опираясь одной рукой на палочку, а другой обнимая Марину за плечо. На памятнике было шесть фамилий, шесть разных дат рождения и одна на всех дата трагической гибели. Шесть человек, которые были последними его родственниками на всем белом свете, — семья его двоюродного брата.

«Прости, Сережа, — думал Игнатьев, — прости, что так получилось. Может, не уйди я в тот вечер, все произошло бы иначе. А может, и я лежал бы здесь седьмым. А через две могилы от тебя лежит та женщина, которая стала причиной твоей смерти. Хотя она пришла к тебе за помощью, но в этом городе никто ей не смог бы помочь».