Незадолго до оглашения приговора мать Ребекки Каролина дала интервью ведущей программы на Си-би-эс Кэти Курик.

…

Кэти Курик: Как вы думаете, у Ребекки на самом деле имелось биполярное расстройство?

Каролина Райли: Скорее всего, нет.

Кэти Курик: И что же, по вашему мнению, с ней было не так?

Каролина Райли: Не знаю. Возможно, она была просто слишком активна для своих лет.

Прошло два года с тех пор, как Дебора Тальми передала мне в кафе «Коста» свой экземпляр той таинственной, странной, коварной книжки. Мне позвонил Тони из Бродмура. Я не слышал о нем уже несколько месяцев.

— Джон!.. — послышалось в трубке. Тони был явно взволнован. Его волнение вызывало ассоциации с эхом, разносящимся по длинному пустому коридору.

Не буду лукавить: меня обрадовал звонок Тони, но, признаться, я совсем не был уверен, следует ли мне ему радоваться. Кто такой Тони? Не второй ли он Тото Констан, архетипический психопат из руководств Боба Хейра, обаятельный и опасный, с жуткой точностью укладывающийся в хейровский опросник? Или же он второй Эл Данлэп, которого, как я понял позднее, я невольно подгонял под некоторые пункты опросника, а он сам помогал мне, так как воспринимал многие тамошние определения в качестве характерных проявлений «американской мечты» — предпринимательского духа? Или второй Дэвид Шейлер, страдающий совершенно очевидным безумием, но безумием, безвредным для окружающих, безумием, из которого СМИ сделали развлечение? А может, он — некое подобие Ребекки Райли и Колина Стэгга, которые не были сумасшедшими, но люди считали их таковыми, потому что они имели несчастье отличаться от большинства? Они были слишком сложными, недостаточно обычными…

— Будет заседать арбитражная комиссия, — говорит Тони. — Я хочу, чтобы вы присутствовали. В качестве моего гостя.

— А, — отзываюсь я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно радостнее.

Сайентолог Брайан говорил мне о различных комиссиях, собиравшихся по поводу Тони. Год за годом на протяжении всех четырнадцати лет своего пребывания в отделении тяжелых и общественно опасных личностных расстройств в клинике Бродмура Тони настаивал на их проведении. Он не желал терять надежду. И пытался привлечь на свою сторону кого только мог: психиатров, сайентологов, меня… Но результат всех его стараний всегда был один и тот же. Нулевой.

— Где будет заседать комиссия? — спросил я.

— Прямо здесь, — ответил Тони. — В конце коридора.

Журналистов редко пускают в отделение тяжелых и общественно опасных личностных расстройств — мои прежние встречи с Тони проходили в главной столовой, — а мне очень хотелось увидеть пресловутое отделение изнутри.

По словам профессора Мейдена, тамошнего главного врача, если бы не опросник психопатий Боба Хейра, отделения бы просто не существовало. Тони оказался там потому, что набрал высокие баллы — точно так же, как все триста других находящихся здесь пациентов, включая таких знаменитостей, как Роберт Нэппер, убивший Рэйчел Никкел на Уимблдонской пустоши, Питер Сатклифф, «йоркширский Потрошитель», и многие другие. В Британии существует пять подобных отделений: четыре мужских и одно, в Дареме, женское. Оно называется «Примула». То отделение, в котором находится Тони, именуется «Загон».

Официально говорилось, что упомянутые учреждения предназначены для лечения психопатов (средствами когнитивной поведенческой терапии и фармакологическими средствами, снижающими либидо — так называемая химическая кастрация, — в случае с насильниками), развития в них навыков контроля собственных психопатических проявлений с тем, чтобы со временем — теоретически — вернуть их обществу в качестве вполне безопасных и полезных его членов. Однако в реальности бытует мнение, что данные учреждения организованы исключительно для того, чтобы навсегда изолировать психопатов от общества.

— Это откровенное жульничество, — сказал мне Брайан при встрече за обедом два года назад. — Научите заключенных — простите, пациентов — работе с компьютером. Назовите болтовню за обедом между сестрой и пациентом «когнитивной терапией». Если пациент идет на контакт, значит, «терапия» эффективна, значит, имеет место некий прогресс в его лечении, но, что важно, не в излечении. Таким способом всех имеющих высокие баллы по опроснику Хейра можно держать в подобных местах до конца их жизни.

История отделений тяжелых и общественно опасных личностных расстройств началась летним днем 1996 года. Лин Рассел прогуливалась по сельской дороге вместе со своими дочерьми Меган и Джози и собакой Люси, как вдруг заметила, что за ними из своей машины наблюдает какой-то мужчина. Он вылез из машины и попросил у них денег. В руках у него был молоток.

— У меня нет денег, — сказала Лин. — Но я могу сходить домой и принести.

— Нет, — ответил мужчина и начал бить их молотком. Он забил их всех до смерти. Выжила только Джози.

Убийцу звали Майкл Стоун, и он был уже известен как психопат. Он несколько раз до того сидел в тюрьме. Однако в соответствии с законом дольше определенного судом срока можно удерживать только тех заключенных, чьи психические расстройства рассматриваются как излечимые. Психопаты считались неизлечимыми, поэтому Стоуна постоянно отпускали на свободу.

После вынесения приговора по делу об убийстве семьи Рассел правительство приняло решение создать несколько лечебных центров — «лечебных центров», в версии Брайана, который изобразил кавычки жестом — для психопатов. Вскоре был открыт ряд отделений тяжелых и общественно опасных личностных расстройств. В течение следующих десяти лет практически никого из помещенных туда пациентов на свободу не выпустили. Если вы попадали в отделение, шанса выйти оттуда у вас, по сути, не было.

— А кстати, — сказал Тони. — Я кое о чем хотел вас попросить. Об одном одолжении.

— И о каком же? — спросил я.

— Когда вы будете писать обо мне в своей книге, пожалуйста, назовите меня моим настоящим именем. Не надо никаких глупостей о каком-то там «Тони». Назовите меня моим настоящим именем.

Центр под названием «Загон» был чистенькой, приятной, современной крепостью умиротворяющего соснового цвета, надежно охраняемое отделение внутри не менее надежно охраняемого учреждения. Освещение — чрезмерно, ослепительно яркое: это для того, чтобы нигде не возникало никаких теней. Стены — пастельно-желтого цвета, столь невинного, что он был почти и незаметен. Единственными яркими штрихами посреди этой безмятежности оставались красные кружочки многочисленных тревожных кнопок. Они располагались на всех стенах на одинаковом расстоянии друг от друга. Центральное отопление издавало звуки, похожие на долгие громкие вздохи.

Охранник усадил меня на пластиковый стул прямо под тревожной кнопкой в унылого вида коридоре, который был похож на коридор в только что отстроенной гостинице «Трэвел инн».