В комнату с тяжеловесным письменным столом и множеством стеллажей с папками, кроме Рашели, никто не заглядывал. Левая стена, граничившая с библиотекой, была увешана картинами, которые мать собирала по всему дому. Никого другого это не интересовало, но Рашель ещё ребёнком простаивала часами перед этими картинами, воображая себя посреди романтических ландшафтов с зелёными холмами, далёкими шпилями замков и домами в идиллическом стиле. Крошечные фигурки катались на коньках по замёрзшим озёрам, жали пшеницу и танцевали на народных праздниках.

– Что мы здесь забыли? – спросил Фейт.

Рашель отпустила его руку и подошла к картине в золотом багете, висевшей в центре стены, форматом едва ли больше книги. На картине была изображена повозка, которую тянул ослик по узкой тропинке на краю скалы.

Она сняла картину со стены и открыла полость, спрятанную в зелёных полотняных обоях, на высоте глаз. По всей видимости, Рашель была такого же роста, как и мать.

Фейт поспешно приблизился к сестре:

– С каких пор тебе это известно?

– Уже давно. Не было тайной, что она брала картины отсюда к себе в комнату и вешала их над кроватью, каждые несколько месяцев – новую. Во время одной такой вылазки два года назад она обнаружила глазок в библиотеку.

Он ещё что-то хотел сказать, но сестра приложила к его губам палец:

– Тсс! Не сейчас.

С улыбкой вернувшись к потайному окошку, она приблизила к нему правый глаз. На фоне высоких стеллажей, доверху забитых книгами, её отец стоял перед Пандорой на коленях. По виду младшая сестра Рашели напоминала персонаж из старой сказки – то ли из «Звёздных талеров», то ли из «Белоснежки»[32], – шагнувший с иллюстрации в реальность. У Пандоры были длинные золотые локоны, обрамлявшие её личико в форме сердечка. В ней всё казалось идеальным – от изящного курносого носика и светло-голубых глаз до её милого облика в целом. Впечатление она оставляла несколько отсутствующее, словно всегда была выше происходящего, – можно было решить, что мать незадолго до своего исчезновения в лице Пандоры произвела на свет своего предостерегающего двойника, отныне скользившего по коридорам и комнатам замка Химмелей.

Хотя у Пандоры не было врождённых библиомантических способностей, она всё время проводила в библиотеке. «В семье не без урода», – отзывалась о ней бабушка в тоне, намекавшем на досадное исключение из правила. Но барон в малышке души не чаял. И в самом деле трудно было не поддаться обаянию этого безупречного существа. Ещё ребёнком Рашель её приняла и полюбила всей душой. Фейт же не знал, что ему с Пандорой делать, и обращался с ней так же надменно, как и с каждым, кто не был библиомантом. Пандора стояла в центре библиотеки, перед огромным читальным креслом – чудовищем, чей изогнутый подголовник напоминал пару увесистых рогов. Вокруг неё по полу были разбросаны книжные страницы, вырванные из переплёта петушиной книги, лежавшей в кресле и жалобно поскуливавшей.

– Она опять взялась за старое… – проворчала Рашель.

Фейт притронулся к её плечу:

– Позволь мне взглянуть, – она отступила в сторону и подпустила брата к глазку.

– Пандора просто не может без этого, – прошептал Фейт, – мерзавка!

Барон дарил Пандоре петушиные книги по всякому поводу, потому что возможность со смаком выпотрошить из них все страницы вызывала улыбку на её восхитительном лице.

– А он что делает? – спросила Рашель, хотя догадывалась что.

– Отец говорит слишком тихо. Ничего не разобрать. – Фейт прижался лицом ещё плотнее к стене. – Видно, что рана на плече сильно беспокоит его.

Похвал от брата Рашель не ждала. Достаточно того, что она сама знает, кто ему эту рану нанёс. А Фейту пора уж давным-давно догадаться, насколько он зависит от её поддержки.

– А теперь она даёт ему что-то выпить, – отметил он с удивлением.

Рашель внутренне усмехнулась.

– Так обычно делают для облегчения страданий раненого, не так ли?

Фейт быстро оторвал взгляд от глазка и посмотрел на Рашель:

– Ты знала, что так будет?

Её улыбка стала ещё шире.

– Догадывалась.

У него буквально отвалилась челюсть, как только он осознал, насколько она дальновидна. Фейт вернулся к наблюдению.

– Ну? – поинтересовалась Рашель немного спустя.

– Он выпил воды. Теперь пытается встать и подойти к окну, но не может подняться на ноги.

Рашель откинулась спиной на стену с картинами.

– Видно, ему нездоровится.

– Он упал! Похоже, потерял сознание!

Она закрыла глаза и мысленно нарисовала эту сцену. Множество раз Рашель представляла подобный итог.

– С ним случилось что-то серьёзное? Что-то… окончательное и бесповоротное?..

Почти минуту тянулось молчание. Раздался звук распахивающейся двери в помещении рядом. По коридору засеменили детские ножки.

Когда Рашель опять открыла глаза, Фейт смотрел ей прямо в лицо.

– Ты всё это продумала заранее? Вместе с ней!?

Пандора показалась в двери, нервно теребя локон своих ангельских волос.

– Дело сделано! – объявила она.

В самом сердце подвала замка, глубоко под залом энциклопедий, перед фолиантом стояли Джеймс и пожилая женщина. Второй такой книги не существовало во всём мире. В первый момент он подумал о средневековой Библии на алтаре, но баронесса пояснила:

– Это словарь. Единственный в своём роде.

Он покоился на каменном пульте над двумя ступеньками, и Джеймс был уверен, что в этой подземной комнате действительно в прошлом располагалась часовня. Ни лавок, ни эмблем здесь больше не было, но во фронтальной части, прямо позади колоссальной книги, в стене зияла круглая брешь, ниша, предположительно некогда таившая фигурку святого. Или же что-то, что древнее всех святых.

– Адамо-латинский, – пояснила баронесса. – Едва ли кому-то известно, что такой словарь вообще когда-либо существовал, не говоря уже о том, что сохранился.

Джеймс, до сего момента не помышлявший ни о чём, кроме как дать дёру из этого дома, теперь не мог отвести глаз от фолианта. Адамов язык был первым языком человечества, по утверждению некоторых, языком Бога. Вплоть до строительства Вавилонской башни на нём говорили все народы, пока Бог не наказал людей диким языковы́м хаосом, разгневавшись на вавилонян за их кощунство. Адамов язык был предан забвению, а мощь его сделалась легендой.

– И это ваша сердечная книга? – Он инстинктивно заговорил шёпотом, совсем не из страха перед преследователями, но потому, что эта часовня в скале, по-видимому, была местом молчаливых молитв ещё до того, как на горе возник замок. Помещение служило больше чем тайным хранилищем для книги – это был храм.