Констанция кивнула:

– Нам не дано выбирать, какая книга будет сопровождать нас всю жизнь. – Отголосок сожаления послышался в её голосе, когда она добавила: – Или же какую книгу мы будем сопровождать.

Одного взгляда на фолиант было достаточно, чтобы понять, почему пожилая женщина так редко покидала замок. Даже в закрытом виде, как теперь, её сердечная книга составляла метр в длину и семьдесят сантиметров в ширину. Её обложку испещряли зарубки и царапины, словно в течение столетий предпринималось немало попыток её обезвредить. В книжном мире это был белый кит со следами боевой славы среди обычных книг – синих китов.

– С тех пор как она служит мне сердечной книгой, ничего плохого с ней больше не случалось, – пояснила баронесса, заметив взгляд Джеймса.

Медленно приблизилась она к книге и с видом благоговения слегка склонила голову:

– За столько лет существования в её шрамах повинны другие.

Джеймс остановился у входа в помещение. Страх, поднявшийся в нём, разбудил воспоминания: его ощущения из жизни в книге, до того, как библиомантика изъяла его из его прежней истории и зашвырнула в новую.

Баронесса положила худощавую руку на переплёт и издала тихий вздох. Вокруг её пальцев замерцал свет и скопировал их очертания. Воздух в старой часовне, вырубленной в скале, потрескивал – так высвобождалась энергия, от которой у Джеймса на затылке вставали дыбом волосы и сжимался желудок. Экслибр стал ловить губами воздух.

Баронесса положила левую руку рядом с правой. Джеймс не понимал: это она что-то совершает с книгой или, наоборот, книга с ней?

Все сведения о библиомантах и их сердечных книгах, он получил от неё, но лишь теперь он осознал, насколько тесно переплетены судьбы тех, о ком она рассказывала, на деле. Казалось, Констанция и её книга слились в единое существо, вокруг которого плясали крошечные огоньки, плетя сеть из тончайшего сияния.

На заднем плане каменная поверхность стены ожила, и Джеймс понял свою вторую ошибку. То, что он принял за нишу, был пуп, омфал – остатки того, чем стена была, пока не превратилась в неприметный камень. Углубление расширялось, а скала вокруг принялась вращаться, пока вся стена не образовала один сплошной водоворот, вращавшийся со страшным скрежетом.

– Что это?

Библиомантка, окутанная светящимся коконом, всё ещё стояла к нему спиной.

– Подойди ближе! – Она требовала слишком многого, хотя он не мог даже определённо сказать, что внушало ему такой страх, – это был миг, когда он в мыслях нарушил клятву.

Довольно он сделал, довольно увидел, довольно перечувствовал. Силы, бушевавшие здесь, превышали степень выносимого. Он не мог больше стоять на защите старухи. Больше не желал.

– Мне нужна твоя помощь! – крикнула она ему.

«Нет! – мелькнуло у него в голове. – Никогда!» Но вместо этого он услышал свой голос:

– Что мне сделать? – И тотчас же ноги Джеймса, помимо его воли, сделали первый шаг к своей госпоже.

– Ты понесёшь вот это, – указала старуха, – у меня недостаточно сил, чтобы взять её с собой. – Видела ли она, как окаменело его лицо? – Не бойся. Это всего лишь книга, и сила её поблёкнет перед Codex Custodis.

– Перед… – Он не закончил.

– Потом. После объясню.

– Куда мы отправляемся?

В этом сиянии он едва различал и её саму, и эту ужасную сердечную книгу. Обоих с головы до ног охватило светом, его нитями, такими же тонкими, как шлейф от падающей звезды; всё смешалось в хаотичном беспорядке, словно это ребёнок неумелыми ручонками рассыпал пазл. Внезапно сияние разорвалось надвое, у дальней стены часовни поднялся вихрь, расширяясь в воронку высотой с человека, в центре которой сиял белый свет.

Баронесса обернулась к Джеймсу и протянула ему руку:

– Подойди ко мне, мой мальчик.

Что-то внутри его сопротивлялось, но она ему не оставила выбора. Безвольно взял он её за руку, взошёл на обе ступеньки и оказался перед книгой, а старуха с готовностью посторонилась.

– Возьми её, – велела она.

Покорёженная книга была свинцово тяжёлой, но ему удалось её поднять. Прижимая фолиант к себе, Джеймс чувствовал, что он пульсирует на его груди, словно живое существо.

– Теперь следуй за мной.

Баронесса обогнула каменный постамент и направилась к отверстию, края которого всё ещё вертелись, словно мельница. Джеймс пошёл за ней, держа книгу перед собой, как щит.

– Они погонятся за нами? – спросил он.

– Фейт с Рашелью? – Она усмехнулась, качая головой. – Сейчас их ждут другие проблемы.

Перед тем как переступить порог, он ещё раз помедлил:

– Это ведь не обычный портал в убежища, ведь так?

– Нет. Для начала мы ещё задержимся в этом мире, если это тебя утешит. Ненадолго.

То, что привязало экслибра к ней, с доброй волей не имело ничего общего, теперь это стало ясно. Но осознание этого ничего не меняло: он должен был исполнять то, что ему приказывала баронесса.

– Идём, – произнесла она ещё раз.

С сердечной книгой в руках Джеймс последовал за ней.

Лондон шумел, словно улей, когда Фурия и Кэт оказались на Паддингтонском вокзале. Впервые за долгое время их окружали обычные люди. Когда они шли мимо вокзальной книжной лавки, взгляд Фурии скользнул по книгам в витринах. Большинство обложек в кричащих тонах разительно отличались от переплетённых в кожу сокровищ известных ей библиотек.

– Что там ещё? – спросила Кэт, заметив взгляд Фурии.

– Я ведь библиомантка, а значит, обязана любить все книги? Или как?

Кэт дёрнула плечами:

– Без понятия. Обязана ли?

– Любить не то, что в них напечатано, но хотя бы сам факт, что здесь так много книг, должен меня радовать? Даже в таком месте, где большинство проходит мимо не глядя.

– Книги будут существовать всегда. А с ними и люди, которые их читают, – безразлично брякнула Кэт, хотя Фурия фактически попыталась обесценить все книги на свете.

Фурия завидовала ей за её умение поставить галочку и перейти к следующей задаче. Сама она слишком долго копалась в прошлом, а в последнее время всё чаще и в том, что говорил Зибенштерн: «Однажды кто-нибудь снова вознамерится написать последнюю пустую книгу. И очень возможно, что этим человеком окажешься ты».

Хотелось бы Фурии перенять у своей лучшей подруги её стоическую выдержку, однако она видела, что Кэт счастлива не была. Её отношения с Финнианом были чем угодно, только не дуэтом согласия; оба – упрямцы, снова и снова пытавшиеся притереться друг к другу. В перспективе это стоило бы немалых усилий. А если кто-то встревал между ними вроде Саммербель, ситуация становилась просто опасной. И далеко не романтической.