– Ночью тюремщики приковывали нас цепью к стене, чтобы не оставлять на дежурстве много охранников. Наручники были снабжены хитрыми восточными замками. Я так и не понял, как они отстегивались, это была какая-то магия. Когда Рейвенкрофт ворвался в тюрьму, чтобы спасти меня, мы стали колдовать над замком. Я был пристегнут к стене за левую руку. Но один из охранников заметил, что происходит, и поднял тревогу. – Коул взглянул на протез, как будто тот помогал ему точнее припомнить события. – Это был наш единственный шанс. Выбор был небольшой – бежать или сдохнуть в тюрьме. Мы наложили жгут на предплечье, я взял кинжал Рейвенкрофта и вместе с ним отрезал кисть левой руки.

– О боже, – ахнула Имоджен.

Голова Коула дернулась.

– Я просил вас не проявлять жалости ко мне, – прорычал он.

Имоджен инстинктивно отдернула от него руки, как от рычащей собаки.

– Вы не можете требовать от меня этого, – дрожащим голосом упрекнула она. – Разве я могу не испытывать сочувствия к человеку, перенесшему столь ужасные муки? Жалость – не унижение, а сострадание. А сострадания заслуживает каждый человек.

Коул молча встал во весь гигантский рост и направился к двери.

– Каждый, но не я! – заявил он.

– В особенности вы, – возразила Имоджен.

Коул резко повернулся. В этот момент он был похож на разъяренного хищника, волка. Свирепого зверя, которого трудно обуздать. Имоджен не на шутку испугалась. Такого человека, как Коул, не способны были удержать никакие стены. Он сбежал бы из любой тюрьмы.

– Вы знаете, сколько людей я убил? – прорычал он. – Скольким людям я причинил страдания?

Прижав руки к груди, Имоджен испуганно покачала головой.

– Когда твои руки по локоть в крови, чужая кровь становится частью тебя. Она течет по твоим жилам, пронизывает плоть, кости, мозг. И в конце концов оставляет пятна в твоей душе.

– Я не верю, что это так, – упрямо заявила Имоджен. – Не верю, что у вас черная душа!

– Да что вы знаете об этом? Вы когда-нибудь убивали?

Имоджен заколебалась. Она не могла дать Коулу честный ответ, не могла сказать правду. Ее могли привлечь к судебной ответственности за покушение на Бартона. Ее молчание Коул истолковал по-своему.

– Вот то-то и оно! – прищурившись, с усмешкой сказал он. – Прекратите проявлять ко мне сострадание, я не нуждаюсь в нем. Ваше милосердие в данном случае неуместно.

Коул снова повернулся, чтобы уйти.

– Нет! – выкрикнула Имоджен, и что-то в ее голосе заставило его замереть на месте.

Расправив плечи и подняв подбородок, она шагнула к Коулу.

– В данном случае неуместно проявлять милосердие к тем людям, с которыми вы расправились на моем крыльце, – заявила Имоджен, – но не к вам.

В глазах Коула зажегся опасный огонь, придав им неестественный оттенок.

– Да как вы смеете…

– Я смею делать и говорить все, что захочу, – перебила его Имоджен. – Это мой дом, это я оказала вам первую медицинскую помощь, и вы обязаны выслушать меня.

Ее логика была не безупречной, но эффективной. Коул, стиснув зубы, тяжело дышал. Его ноздри раздувались, придавая герцогу грозный вид. Повернувшись лицом к Имоджен, он скрестил руки на широкой груди.

Имоджен слегка оробела, но справилась с замешательством.

– Вы не можете точно знать, какая участь ждет вашу бессмертную душу. Это не вам решать. Я уверена, что даже душа злодея заслуживает милосердия. Вы не могли бы сражаться с таким ожесточением, не могли бы выжить, если бы в вашем сердце не было хоть капли веры. – Ободренная его молчанием, Имоджен сделала еще один шаг к нему. – Жизнь со всеми ее опасностями и мучениями – непростое испытание. Но мы должны пройти предначертанный нам путь. Мы обязаны жить. Нельзя тратить попусту время, предаваясь отчаянию.

– Но при этом не следует быть безрассудным и пытаться прыгнуть выше своей головы, – надменным тоном заявил герцог. – Силы каждого из нас не безграничны.

Имоджен вздрогнула. Коул был прав. Она не была трусихой или нытиком, но события сегодняшнего дня напугали и измотали ее так, что она едва держалась на ногах. Тем не менее Имоджен не сдавалась.

– Говорите, что хотите, но я не могу оставить без помощи тех, кто нуждается в ней. Такой уж я родилась. Можете называть меня глупой, безрассудной, но я такая, какая есть. И не потому, что я не способна измениться, – я не желаю меняться. Я знаю, что существуют невыносимые страдания, и цель моей жизни – спасти от них как можно больше людей.

Коул некоторое время молча сверлил ее гневным взглядом.

– Спасайте кого угодно, но только не пытайтесь спасти меня, – наконец процедил он сквозь зубы.

Имоджен по его примеру скрестила на груди руки.

– Но это уже мое дело, – с вызовом бросила она. – Я сама разберусь, кого мне спасать.

Атмосфера в помещении накалилась. Герцог преграждал Имоджен путь к выходу. Ей было не по себе под его грозным взглядом.

– Прогоните меня, или вам не поздоровится, – зарычал Коул. – Я опасный человек, и меня так и тянет доказать вам это.

Имоджен стала инстинктивно отступать от него, она попятилась и вскоре уперлась спиной в раковину. Помещение было тесным.

– Быть хорошим человеком не значит постоянно делать правильные вещи, – промолвила она. – У любого из нас есть две стороны характера – светлая и темная, добрая и злая. В душе каждого сражаются ангел и бес.

Коул пнул ногой скамейку, и она отлетела в сторону. В тусклом свете лампы Имоджен видела перед собой дикаря, распаленного похотью и жаждой крови.

– А кто вы – ангел или дьявол? – взревел Коул.

– Я не ангел, Коул, в этом вы можете быть уверены.

– Похоже, мы оба прокляты.

Резко рванувшись вперед, он набросился на нее и впился в ее губы. Объятия герцога были крепкими и страстными, поцелуй – глубоким, как ночь. Имоджен забыла обо всем на свете, поглощенная им. Язык Коула проник в ее рот. Герцог прижимался к ней всем телом, и она ощущала, как его вставший затвердевший член упирается ей в бедро.

Его правая ладонь лежала на затылке Имоджен. И хотя рука была мягкой и нежной, у девушки не возникало сомнений в том, что она была пленницей Коула. Его пальцы погрузились в ее густые волосы. Его губы обжигали ее рот. Жар распространялся по всему телу Имоджен, сползал в промежность. Она чувствовала сильное возбуждение, которое быстро нарастало, грозя стать нестерпимым.

Она доверчиво прижималась к Коулу, пылко отвечая на его поцелуй. Ее голова туманилась, мысли путались.

Мышцы Коула были напряжены. Его язык ритмично бился о язык Имоджен, и это доставляло ей наслаждение. Из ее груди вырвался стон удовольствия. Жесткость Коула мгновенно превратилась в нежность. Ладонь, лежавшая на затылке девушки, задрожала, и Коул стал поглаживать ее по голове. Он глубоко вздохнул и что-то прошептал. Но Имоджен не разобрала слов.