– Что?

– Мы едем-едем-едем… – запел он. – Если быть точнее – летим. Ларка, ты у себя сможешь договориться? А то буквально через неделю…

– Не может быть! – не поверила она, сообразив наконец, о чем говорит Костя. – Откуда? Как? Ведь денег сейчас нет, и ты сказал, что только в конце зимы можно отправиться в путешествие…

– Глупенькая, я же говорю – через неделю! – Костя достал из портфеля бумаги и положил их перед Ларой. – Смотри, все уже оформлено. Пальмы, океан, остров, дайвинг и серфинг, коралловые рифы и пляски туземцев…

– Разве такое возможно? – с недоумением произнесла она, разглядывая билеты, путевки, кучу рекламных проспектов с видами далекого острова. – Откуда деньги, когда ты успел все оформить?

– Какая ты скучная! – рассердился Костя. – Ты что, не веришь в чудеса? Не веришь, что я люблю тебя?

– Ах, Костя, какой ты славный, какой сюрприз… Это здорово – через неделю! Правда, Носкова… Ах, черт с ней, с Носковой! – Лара засмеялась и в ответ расцеловала Костю.

– Летим, Гелла! – подмигнул Костя сидевшей напротив Гелле. Та сидела, открыв рот и молитвенно сложив пухлые ручки на груди. На длиннейших мохнатых ресницах дрожала слеза умиления, словно она была участницей популярного дамского ток-шоу.

Потом, уже в машине, когда они мчались по темнеющим улицам, Лара все пытала Костика, как ему удалось так стремительно приблизить их мечту, но он только смеялся в ответ, не желая открывать секрета.

«Игорь бы так не смог, – вдруг подумала Лара. – Он слишком инфантилен… Это я всегда придумывала – где достать деньги, как все устроить и прочее… Кстати, как он там?» И она неожиданно почувствовала желание хоть краешком глаза увидеть своего бывшего мужа.

* * *

Елена положила поверх темно-вишневого, отделанного золотой бахромой барьера руки. «Какой резкий контраст, насколько бархат может впитывать в себя все цвета…» – подумала она, разглядывая парапет театральной ложи. Руки на фоне бархата казались нереально бледными, очень тонкими, как будто нарисованными.

Снизу из партера поднималась целая волна запахов и звуков. Люди шелестели одеждой, шуршали программками, тихо переговаривались. Пахло ванилью, цветами, нафталином, мускусом, пылью и деревом – так пахнет в толпе, когда собирается много нарядных людей.

Елена обернулась в глубь ложи – там, рядом со столиком, на котором стояла бутылка французской минеральной воды и вазочка с фруктами, сидел Терещенко и тихо, почти беззвучно разговаривал по сотовому. Поймав Еленин взгляд, он улыбнулся, что-то шепнул в трубку и отключил телефон.

– Все, больше не буду! – весело произнес он, пересаживаясь поближе.

– Сколько известных людей бродило по фойе… – задумчиво произнесла она. – А вы известный человек, Федор Максимович, в приятелях с мэром…

– Это только видимость – он знает меня по имени и помнит часть моих заслуг перед городом. Благотворительность… Таких, как я, на самом деле очень много.

– Писатели, музыканты, политики… А видели того, с бородкой?

– Ах, Елена, вы еще слишком молоды! Но погодите, пройдет совсем немного времени, и вас тоже начнут узнавать в лицо и станут говорить друг другу – смотрите, смотрите, вот идет Елена Качалина, сама Качалина! – ласково произнес Терещенко и поцеловал ее руку.

– Это скучно, – равнодушно произнесла она.

– А что не скучно?

– Скажите, Федор Максимович, – Елена встрепенулась, вдруг озаботившись совсем другим вопросом. – Вы не боитесь, что вас видят вместе со мной? Как-никак репутация – вы ведь женатый человек…

– А вы – серьезная художница, Елена, а не ресторанная певичка, – спокойно произнес ее собеседник. – Да и потом, к чему ревновать? Мы же с вами знаем…

– Чисто дружеские отношения! – засмеялась она.

– Тс-с, уже свет гаснет… Начинается. Ничего удивительного нет, что столько знаменитостей собралось, – известный зал, известные исполнители, известная музыка.

– Да, сезон открыт, – рассеянно шепнула в ответ она.

Музыканты на сцене шелестели нотами, пискнула флейта, загудел гобой, прочирикала что-то скрипка… Потом суетливый хаос звуков затих, дирижер постучал по пюпитру палочкой, и на мгновение в зале повисла абсолютная, какая-то прозрачная тишина.

Первые такты мелодии Елена прослушала спокойно, почти с безразличием – уж Вивальди-то каждый насвистеть может, слишком затерты его «Времена года», – но потом забыла обо всем.

Было так хорошо, что хотелось плакать. На нее накатило странное ощущение, которое она испытывала только рядом с одним-единственным человеком…

Много позже, в тот момент, когда мелодия немного успокоилась и не столь пронзительно, страстно пели скрипки, она отвлеклась и оглянулась. Терещенко, облокотившись на мягкий барьер, смотрел на нее каким-то расплывшимся, гипнотическим взором. «Не надо было встречаться с ним… Но он так просил! Ладно, потом я скажу ему, что не хочу, что это глупо…»

Она кожей чувствовала взгляд Федора Максимовича, который скользил по ее плечам и сильно декольтированной спине – вечернее платье и не думало ничего скрывать.

«Не надо», – покачала она головой в такт своим мыслям и опять отвернулась к сцене. Но вернуть прежнюю сосредоточенность уже не удавалось – теперь она всей кожей чувствовала, как Федор Максимович сидит рядом и прерывисто дышит ей в шею, отчего становилось щекотно, смешно и… досадно. Ее пушистые волосы были убраны в высокую прическу, Елена даже захотела выдернуть из них шпильки, чтобы волосы закрыли спину, но потом передумала.

– Федор Максимович, – шепотом произнесла она.

– А? Что? – Он словно бы очнулся от оцепенения, взгляд с трудом сфокусировался на лице Елены.

– Вы хорошо себя чувствуете? Вы очень бледны…

– Я прекрасно себя чувствую, – твердо ответил он и осторожно, стараясь не шуметь, пересел поближе к столику, налил себе минеральной воды.

– Елена…

– Что?

– Нет, вы ближе… Вот так. Чтобы не мешать музыке…

Она неслышно пересела к Терещенко, тоже глотнула прохладной минералки. Здесь, в глубине ложи, было совсем темно, лишь лица выделялись бледными светящимися пятнами да переливались серьги Елены.

– Как красиво… – Он обратил внимание на ее серьги.

– Их сделал один мой знакомый художник-ювелир, у него мастерская… Я нарисовала ему эскиз. Выглядит эффектно, но никакой роскоши – серебро, обычный речной жемчуг…

– Вы хотите роскоши? Хотите, я вам…

– Да ну вас! – сердитым шепотом перебила его Елена. – Почему вы не слушаете музыку?

– Музыка прекрасная, – медленно произнес Федор Максимович, согласно кивнув головой. – Но я не могу… Я все смотрю на вас и думаю, что вы лучше всякой музыки. Скажите, Елена… когда вы слышите эти чудесные звуки, вы что-нибудь представляете, фантазируете?