Екатерина Петровна сидит рядом со мной. Вроде бы расслабленно, но у меня время от времени возникает ощущения, что я сижу рядом не с человеком, а с трансформаторной будкой. Что-то такое чувствуется, то ли тихое, на грани слышимости, жужжание, то ли вибрация... Я пытаюсь заговорить с ней, но она отвечает просто и коротко:

— Не мешай.

Я не мешаю. Я смотрю по сторонам и думаю, как это странно, что убийцей может оказаться совершенно любой. Например, этот тучный и усатый дядька с портфелем и в шляпе, похожий на директора школы. Шляпа и плащ в такую жару? Точно маньяк. Или вот этот подвыпивший мужичок, шатающийся, но веселый... Все-таки, это ужасно, подозревать всех.

А вот пошел и народ с работы — группами и поодиночке, мужчины и женщины, трезвые и не очень, тихие и шумные, но все спешащие домой — в эту длинную пятиэтажную общагу, что растянулась на весь квартал, сейчас зажгутся окна, включатся телевизоры, из холодильников извлекут борщи и макароны по-флотски...

Я вопросительно смотрю на Екатерину Петровну — неужели ничего? Она раздраженно грозит мне пальцем, кажется, ей нехорошо. А основная волна возвращающихся уже прошла, идут небольшие группки по два-три человека, или отдельные люди. Конечно, он мог задержаться где-то, банально пойти в магазин или еще зайти куда-то с приятелями... А Екатерине Петровне определенно нехорошо — она шумно сморкается в не первой свежести платок. Я вижу, что платок алый от крови.

— С вами все в порядке? — спрашиваю я испуганно. Дурацкий вопрос. Да, с ней не все в порядке. Она, впрочем, не обращает на меня внимания. Та невидимая вибрация, которую я то ли чувствую, то ли слышу, явно становится сильнее, и я удивляюсь, как проходящие мимо люди не чувствуют ничего такого...

Проходит группка школьников. Мамаша с коляской. Бабушка в платке. Все не то. Вот солидный мужик с бакенбардами. Мимо. Вот невзрачный дядька в легкой кепке и спортивном костюме... Екатерина Петровна поворачивается ко мне. В лице ее ни кровинки, но зато левый глаз налит кровью, она дрожит и голос ее дрожит.

— Вот этот, — говорит она.

Я подумал, что она потеряет сознания, но нет, не теряет, бессильно откидывается на доски и закрывает глаза. Невзрачный дядька в легкой кепке потихоньку идет к своему подъезду. Совершенно обычный человек, без когтей и клыков возвращается домой, честно отработав смену. Наверное, план перевыполняет на процент-другой в месяц. Эта мысль кажется мне настолько безумной, что я едва сдерживаю смех.

— Я сейчас, — говорю я Екатерине Петровне. Она бессильно кивает, а я срываюсь с насиженного места и иду за ним.

Он заходит в подъезд. Отлично. Теперь я знаю намного больше, но, конечно, еще недостаточно...

На пустыре, который когда-то был детской площадкой, маются трое пацанов, лет по двенадцать. Я решительно подхожу к ним.

— Привет, пацаны! Мужика, который в подъезд сейчас заходил, видели?

Пацаны смотрят на меня с подозрением, а тот, который кажется постарше, пожимает плечами.

Нужно налаживать контакт. Я протягиваю ему упаковку жвачки и говорю:

— Мужик в светлой кепке и спортивном костюме.

Жвачка исчезает в кармане курточки.

— Ну видели, — говорит тот, который постарше.

— Его случайно не Славик зовут? — спрашиваю я. — На одного моего знакомого похож.

— Не, не Славик, — говорит один из пацанов. — Это дядя Володя с нашего подъезда. На третьем этаже живет.

Этого пацана я тоже одариваю жвачкой.

— Слесарем на заводе работает, не знаешь? — спрашиваю я.

— Электрик он, с моим батей в одной бригаде, — говорит пацан.

— Значит не мой знакомый... — говорю я задумчиво. — Обознался. Ладно, пока.

Я возвращаюсь к Екатерине Петровне. Выглядит она, прямо скажем, так себе.

— Как вы? — спрашиваю я.

— Жить буду, — отвечает она.

Я провожаю ее до дома, хоть она и протестует.

— И что дальше? — спрашивает она, когда я довожу ее до подъезда.

— Буду думать, — говорю я.

Подумать действительно есть над чем. Она усмехается и уходит, а я иду домой и думаю. Думаю о том, как, в общем-то, удачно все срослось. Думаю об этом мужике в светлой кепке, об электрике Володе. Наверное, смотрит телевизор, расслабляется после работы. И о том, что мне делать с полученной информацией.

Вариантов на самом деле не так уж и много. Я могу написать анонимку в милицию. Насколько я понимаю, версий у следствия не слишком много, будут хвататься за любую соломинку, так что — должны отреагировать. С другой стороны, вполне возможно, что таких анонимок бдительные советские люди настрочили уже не один десяток. Слухи о маньяке гуляют уже давно. Я могу попробовать остановить его сам. Не факт, что справлюсь, не факт, что меня после этого не поймают. Сложный вариант. Еще один вариант — пойти в «Софию» к уголовникам. Они точно знают о нападениях на женщин, да и ответственные за оперативную обстановку сто процентов напрягли их по поводу — поделиться информацией, если та вдруг появится.

Вполне себе разумно — через уголовников слить нашего маньяка милиционерам. Кажется, все. Других вариантов у меня не было. Недолго думая, я отправился в «Софию».

В «Софии» как всегда дым стоял коромыслом. Народу было много, но из знакомых мне нашелся только Андрей Магадан, да и тот был сильно выпивши.

— Здорово, пацан! — приветствовал он меня. — Как жизнь молодая?

— Мне бы с Сашей поговорить... — сказал я. Щербатый в этой ситуации мог помочь.

— А Сани нет... — развел руками Магадан. — Саня в отъезде, по делам. А че ты хотел?

— Беда у меня случилась... — сказал я упавшим голосом.

— Опять хулиганы? — понимающе улыбнулся Магадан.

Я махнул рукой.

— Да если бы... Девчонку мою порезали вчера. Какой-то псих.

— Погоди, — посерьезнел Магадан, — это на «Красных партизан» случай?

— Да, — подтвердил я. — На пустыре...

Магадан развел руками.

— Ну так а че ты хочешь? Ты что, думаешь, что мы в курсе, кто это? Эту тварь менты уже год ищут, найти не могут. Так что, пацанчик, извини, пока предъявлять некому. Вот если бы знать — кто... — Магадан мрачно усмехнулся.

— Я думаю, что знаю — кто, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более уверенно.

— Да ну... То ты придумал