— Кто-то утверждал, практически со слезами на глазах, о том, что дома страдает несчастный пятнистый ребенок? — хмыкает он, глядя на Наташу.

— Не могла же я проигнорировать приглашение. Мне любопытно. Поздравляю, все выглядит… впечатляюще.

— Рад стараться, — хмыкает он.

Игнорировать намеки Сереброва сложнее, чем мои, так что Наталья салютует бокалом и неспешно удаляется в сторону группы каких-то мило беседующих девушек.

— О чем говорили? — спрашивает Серебров.

— Так. Познакомились. Хороший специалист?

— Пока не знаю. Только принял.

— Бывшая?

— Встречались пару раз. Ревнуешь?

— Может быть, — этого я говорить не планирую, но слова вырываются прежде, чем успеваю сообразить.

— Ревнивой Кисточку я еще не видел. Ну-ка, покажи?

Он внимательно рассматривает мое лицо.

— Никаких изменений. А я так надеялся на зрелищную женскую драку.

Но я даже ревновать толком не умею. Натальи нет — и я уже успокаиваюсь, забывая о ней. Мне нравится атмосфера праздника вокруг, нравятся неспешные разговоры. Негромко играет инструментальная музыка. Уютно, торжественно, волнующе.

Мы бредем по залу, Сергей периодически останавливается, чтобы поприветствовать знакомых и каждому представляет меня. Кажется, за этот вечер я получаю комплиментов больше, чем за всю жизнь. В основном от врачей, годящихся мне в отцы: молодые и симпатичные благоразумно не лезут к девушке, пришедшей с шефом.

— Проголодалась? — спрашивает Серебров.

Я действительно выпила два бокала шампанского, почти без закуски. Ходить и общаться с людьми, держа в руках бокал нормально, а вот то же самое, но с тарелкой канапешек почему-то кажется мне диким. Хотя некоторых подобные вещи совершенно не беспокоят.

— Идем наверх.

— А ничего, что ты сбегаешь с праздника в самом начале?

— Мы ведь не сбегаем, мы идем ужинать. Потом вернемся, когда начнется программа, потанцуем и уже уедем с концами, оставив народ развлекаться без всевидящего ока начальства.

Мы поднимаемся на третий этаж, где официант специально для нас открывает ключом стеклянные двери веранды. Здесь удивительно красиво: окна выходят на уютные улочки старого города. Кое-где они уже подсвечены мягким сиянием фонарей. Вдалеке виднеется дорога, традиционно замершая в пробке.

— Хорошо на них смотреть и понимать, что никуда не надо, да?

— Через пару часов и мы окажемся в машине.

— Пробок уже не будет.

Не знаю, что здесь было раньше, но сейчас из всей мебели оставили только диван с небольшим столиком. На диване лежит красивый бежевый плед, а на столе открытая бутылка с шампанским, фрукты и две папки с меню. Я чувствую, как становится тепло и без пледа: наверняка это все организовывали заранее.

В меню вкусно все, но я не могу отказать себе в удовольствии и снова заказываю карбонару. Наслаждаться любимым блюдом в таком месте — роскошь, которую не стоит упускать. Когда заказ принимают, я листаю меню и не замечаю, как рука Сергея опускается мне на колено, только обдает волной жара и мозг мгновенно отключается. Его руки действуют на меня странно, я превращаюсь в абсолютно безвольное существо, которое готово на все, чтобы подольше задержаться в теплых объятиях.

— Мы ведь в ресторане, — слабо пытаюсь протестовать.

— И что? Здесь никого нет.

— Скоро принесут заказ.

— Только через двадцать минут минимум, мы ведь заказали горячее.

Он улыбается своим мыслям, а затем вкрадчиво, своим любимым бархатистым голосом добавляет:

— Хотя здесь погорячее. Ты ведь не думала, что я проигнорирую тот факт, что на тебе ничего, кроме этого платья? И буду ждать до отеля?

Тело живет само по себе: подставляет под поцелуи шею, выгибается, чтобы продлить прикосновение. И мне совсем не хочется останавливаться, даже страх, что сюда может зайти официант, не работает. Зайдет, и что? Смущенно кашлянет, а Серебров с присущей ему холодной вежливостью уточнит, в чем проблема. И больше нас никто не потревожит.

— Чему ты улыбаешься? — спрашивает мужчина.

— Тому, что если здесь есть камеры, то мы станем звездами ютуба.

— На ютуб запрещено выкладывать порно.

— А куда разрешено?

Мы смотрим друг на друга, и мне становится смешно. Но все же что-то в моих словах наверняка есть, потому что Серебров нехотя сбавляет обороты. Он все еще невыносимо близко, но уже не соблазняет, а скорее согревает.

— Хорошо, я дождусь официанта и велю ему запереть дверь, чтобы ты не волновалась. Но я все равно тебя здесь трахну.

— Филолога на тебя нет, — поддеваю.

— Зато Кисточка есть. Кисточка-Кисточка, а хочешь на пленэр?

— Что? — Я удивленно моргаю.

— Ну как у вас там называется рисование с натуры?

— Да нет, я знаю, что это такое, я не понимаю, зачем мне туда.

— У меня командировка, хочу взять тебя с собой.

— А… Ой… — Я одновременно пугаюсь, смущаюсь и совсем чуть-чуть радуюсь. — Куда?

— В Рим.

— О… я даже не знаю, как-то… а не слишком?

— Хорошо, возьму Наташу.

Он говорит это с совершенно равнодушным лицом, пожимая плечами, но я-то вижу, как в глазах плещется веселье!

— Издеваешься.

— Нет, про Рим я серьезно. Ребенка надо вывезти на море, читала же рекомендации?

— Читала. — Я немного сникаю.

И читала, и думала об этом. Даже прикидывала, как бы заработать побольше, чтобы вывезти Элю в Сочи, хотя бы на следующее лето. А Рим…

— Там сейчас хорошо. Нежарко, купаться приятно.

— Просто мне кажется, это слишком… ты и так много для нас сделал, еще и море…

— Кисточка, — ненавижу, когда он так вздыхает, чувствую себя нашкодившей школьницей в кабинете директора, — ты мыслишь своими категориями, а я своими. Для тебя поездка в Италию — то, к чему нужно готовиться за полгода, а мне просто скучно одному лететь. Я бы мог, безусловно, не брать твою девчонку с собой, но во-первых, ты без нее не полетишь, а во-вторых уж лечить так лечить. Пока в школу не пошла, пусть укрепляется.

Я сижу, кутаясь в плед, смотрю на город и мне хочется одновременно рассмеяться и разреветься. Потому что пока я размышляла, что же будет через три дня, когда я закончу рисунок, он просто раздумывал, не взять ли нас с собой в командировку. И меньше всего это походит на расставание.

Я поддаюсь порыву и тянусь к его губам. Понятия не имею, зачем, не умею ничего из того, к чему он привык. Просто хочу перестать изображать из себя жертву, давать что-то в ответ.