Главное, я теперь знаю, что случилось с моими родителями и кто в этом виноват.

— Это не я.

— Ты.

— Тогда прикончи меня, отомсти за родителей. Я готов понести наказание за чужой грех. Хочу, чтобы тебе стало легче. Ты мне нравишься, дружок. Как человек нравишься.

— Не-е-ет, я спасатель, а не убийца. Подожду, когда у тебя откажет печень, а я ничем не смогу тебе помочь. У меня попросту нет таких лекарств и опыта нет. Оказание помощи при печёночной недостаточности не входит в круг моих обязанностей. Я должен осуществить срочную транспортировку больного в больницу, но здесь нет больниц. Я буду сидеть и смотреть. Смерть будет мучительной, Бузук. Жалко, что ты не видишь свои глаза. Они сильно пожелтели. Посмотри на свою лимонную кожу. Уже недолго осталось.

Бузук резко вытащил руку из кармана и резанул складным ножиком Максима по горлу. Максим чудом успел отклониться, лезвие лишь вспороло кожу. Бузук предпринял вторую попытку и с воем повалился навзничь, зажимая под мышкой охотничий нож. Обхватил ладонью рукоять, намереваясь вырвать клинок из подмышечной впадины. В ту же секунду Максим стиснул его пальцы вместе с рукоятью ножа:

— Выдернешь — истечёшь кровью.

— Спасатель стал убийцей, — прохрипел Бузук и снова завыл от боли.

— Ну ты и дурак, — проговорил Максим и потрогал горло. Липкое, тёплое. Как бы самому не истечь кровью.

Кровоостанавливающих салфеток, как и перекиси водорода, среди разбросанных на земле лекарств не оказалось. Разорвав промокшую упаковку, Максим извлёк из рулончика бинта чистую сердцевину, забинтовал шею. Вынул из рюкзака кобуру. Если время остановилось, то по ту сторону оврага сейчас половина пятого. Теплилась надежда, что катастрофа на железнодорожном переезде не повлияла на график полётов и пилот вместе с напарником-спасателем совершает дежурный облёт лесного массива.

Максим зарядил ракетницу жёлтым патроном и нажал на спуск. В небо будто ударила огненная струя — это воспламенился пороховой заряд. Однако звёздки — фейерверочный состав, используемый в пиротехнике, — вспыхнули и тотчас погасли, словно их залили водой. Аномальная зона не позволила дать сигнал…

Закинув рюкзак на плечо, Максим пошёл прочь от избы.

Глядя ему в спину, Бузук проорал:

— Ты бросишь меня? Да? Бросишь? Ты говнюк, а не спасатель!

— 33 ~

Максим съехал на заднице по склону оврага, пробрался сквозь заросли орешника, вскарабкался на противоположный склон и закусил рукав, чтобы не закричать от злости и досады.

Ему никто не поверит. Он лежал в психушке. В медицинской выписке чёрным по белому написано: «Селективная амнезия. Избирательная потеря памяти, связанная с психической травмой». Какой вывод сделают следователи, выслушав его свидетельства против Бузука? Сколько пройдёт времени на поиск тел и улик? И станут ли их искать? Бузук вряд ли доживёт до того, как сюда прибудут спасатели и оперативники. Он умрёт через несколько часов. Или через час — если выдернет нож из подмышечной впадины.

А может, тела родителей нашли? И пылится уголовное дело где-то в архиве…

Максим перелез через поваленное дерево, приблизился к почерневшей от старости изгороди. Положил руку на калитку:

— Ну здравствуй, упрямица.

И хмыкнул, представив глаза Андрюхи, если бы паренёк присутствовал при этой сцене. В голове прозвучал ломкий юношеский голос: «Я не говорю, что ты сумасшедший, но проблема определённо есть».

— Есть проблема, есть, — покивал Максим и провёл пальцами по ржавому хомуту, скрепляющему крайние штакетины изгороди и калитки.

В первый раз он пришёл сюда один. Дверца открылась, едва он переступил невидимую глазом границу.

Максим повернулся к ограде спиной, сделал несколько шагов по направлению к избе и оглянулся. Да, именно так всё и было. А как было во второй раз? Он привёл в зону Олега и Андрея — калитка никак не отреагировала на их появление. Зато оказалась открытой, когда они побывали возле избы и хотели уйти отсюда. Между этими двумя событиями есть связь — в ней скрыта причина, почему то же самое не происходит сейчас.

Пройдясь вокруг изгороди, Максим упёрся руками в дверцу. Качнулся взад-вперёд:

— Со мной такие шутки не проходят. Считаю до трёх и ухожу. Один, два, три. Я ухожу. Ты слышишь?

Вздрогнув, выпрямил спину. Провёл ладонью по лицу, покрытому бисеринками пота. О чём он только что думал? О причине.

«Ты запутался в воспоминаниях», — прозвучало в голове.

— Ничего я не запутался! — возразил Максим.

«А я говорил, не надо сюда ходить».

— Поздно. Я уже здесь. — Потирая отёкшую переносицу, Максим зажмурился. О чём он думал? О причине…

«Максим! Напряги память!»

— Не мешай! Тут надо не в памяти рыться, а размышлять.

Почему во второй раз калитка открылась не сразу? Что изменилось?.. Количество «гостей».

— Кажется, я понял, — прошептал Максим. Покивал своим мыслям. — Да-да, я понял.

Поправил на плечах ремни рюкзака и поплёлся обратно.

Увидев его, Бузук растянул побледневшие губы в жалкой улыбке:

— Что, дружок, дорогу не нашёл?

Уголовник сидел у куста в той же позе, в какой его оставил Максим. Видать, боялся пошевелиться. Правая рука, согнутая в локте, плотно прижата к боку. Из-под подмышки торчала, словно градусник, рукоять охотничьего ножа. Вокруг неё, на замызганной куртке, расплылось пятно — не такое большое, каким могло быть, вытащи Бузук клинок из раны.

Максим замешкался перед избой, раздумывая, с чего начать.

— Смотрю я на тебя, — проговорил Бузук, — правильный такой, со всех сторон Богом облизанный. В рукаве нож держал, а никого не прирезал.

— Прирезал, — сказал Максим и шагнул к зэку. — Мне нужен ножик.

Бузук закрыл рукоять растопыренной пятернёй:

— Ты же сам сказал, нельзя выдёргивать.

— Другой ножик. Складной.

— Тут где-то был. Я и забыл про него.

Не выпуская зэка из поля зрения, Максим принялся обшаривать траву.

— Где убили твоих родителей? — спросил Бузук.

— Не знаю.

— Хоть в какой области?

— Не знаю.

Скривившись от боли, Бузук покусал губы:

— Сколько тебе было лет?

— Пять или шесть.

— И как такой малец сообразил, что над мамой надругались?

Максим посмотрел на Бузука с нескрываемой ненавистью. Не надо… не надо ворошить память. В голове прозвучал юношеский голос: «Мы же не зря сюда приехали? Ты всё вспомнил?» В какой момент рассудок заблокировал его детскую память? Когда он выбрался из-под отца и увидел его перерезанное горло и одежду, словно облитую томатным соком? Или когда лежал оглушённый ударом на лесной дороге и сквозь ресницы видел, как дёргается и скачет на маме лесное чудище? Или когда увидел её, лежащую рядом с отцом в овраге, с обнажёнными бёдрами в ссадинах и синяках?

Максим поднял ножик. Нажатием на кнопку выкинул клинок из рукоятки.