С началом зимы они с Даном приступили к подготовке новогоднего праздника. На зимние каникулы был запланирован ремонт некоторых помещений. На первый месяц года был приглашен профессор лингвистики из Университета Лебрихана с лекцией о древних языках.

Дан поначалу вел себя скованно и неуклюже, но со временем понял, что может получить выгоду от отношений с принцессой. Он был так предан школе, что готов был пойти на любые жертвы ради того, чтобы сделать ее лучше и дать ученикам возможности для развития. Поскольку Омарейл и сама желала приносить пользу Астардару, их встречи свелись к обсуждению школьных дел, отчетам, составлению списков и планов. Только иногда Дан пытался нарушить их деловые отношения неловкими личными вопросами. В таким моменты Омарейл действовала по-разному: либо жестоко подшучивала над ним, либо делала вид, что просто не расслышала.

Иногда на нее накатывало ностальгическое настроение, и она задавала Дану вопросы, надеясь услышать знакомые имена.

– Расскажите мне о классе, в котором учится Шторм, – попросила она однажды.

Вечер был поздний и особенно холодный, поэтому, вопреки своим правилам, Омарейл сидела в кресле, свернувшись калачиком и укрывшись меховым одеялом.

– Это обычный класс, – ответил Дан. – С обычными подростковыми проблемами, средней успеваемостью и более или менее удовлетворительной дисциплиной.

Омарейл спросила, как звали куратора, и, услышав имя госпожи Зарати, уточнила, та ли самая это госпожа Зарати, что вела математику. Дан рассказывал о ней когда-то давно. Получив подтверждение, она ненадолго замолчала.

– На карте я видела Спуск Зарати недалеко от Торговой стороны, – сказала она. – И еще есть Дворец Зарати. Она из богатой семьи?

– Ее муж, насколько мне известно, принадлежал к этому роду. Но Зарати – огромный клан. Они расселились по всему Ордору и живут в самых разных условиях. Одни владеют замками и дворцами, другим осталось лишь громкое имя. Дворец Зарати когда-то принадлежал Лораду Зарати, который не имел наследников. Он завещал его Астрару. Именно по его желанию там был основан Центр Искусств.

– В новостях я слышала, что там проходил конкурс «Листопад».

Омарейл говорила ровно, негромко, чтобы Дан никогда не узнал, каких усилий ей стоило избавиться от дрожи в голосе.

– Да, это так. Мы заняли там второе место.

– Это неплохой результат, верно? – произнесла она.

Дан немного помолчал.

– Если говорить откровенно, в этом году мы рассчитывали на первое.

Омарейл сглотнула и спросила:

– Что помешало?

Повисла пауза. Наконец, Дан ответил:

– Одна из участниц не смогла явиться на выступление.

– Ого! И как вы выкрутились?

– Не могу сказать, что я вникал во все подробности, но, насколько я понял, господин Андель, учитель танцев, немного изменил рисунок, убрав из сюжета башню.

Не сразу, но Омарейл спохватилась, вспомнив, что ей не положено было знать, о чем шла речь.

– Башню? – удивленно спросила она.

– Ах да, – откликнулся Дан и описал ей задумку Шторм.

– Как интересно… – отозвалась Омарейл. – Значит, больше не было Башни, только Предсказание и Свита ограничивали принцессу?

Она слышала собственное мерное дыхание. Воздух стал вязким.

– Да, – ответил он, а затем добавил: – Вы были бы этому рады?

Его тон неуловимо менялся, когда он задавал вопросы, которые не хотел задавать. Омарейл сразу видела за ними Сову, которая пыталась научить сына правильному общению с принцессой.

– Меня держат не стены, а предсказание, – ответила она. – Но, как верно заметил ваш брат, трудно судить, насколько это плохо. По крайней мере, я защищена от нежелательных претензий на мои руку и сердце.

Чуть усмехнувшись, она продолжила:

– Вот у нас с вами очень удобные, дружественные и выгодные обеим сторонам отношения. А если бы не предсказание, госпожа Дольвейн непременно попыталась бы нас поженить.

Ей хотелось расхохотаться, и она жалела, что не могла в этот момент видеть растерянного лица Дана. Он взял себя в руки быстро и, прочистив горло, пробормотал:

– Ну да.

Вскоре после этого он попрощался и ушел.

Судя по разговорам родителей, Сова работала и с ними. Они пока ничего не говорили напрямую, но мысли о том, что Омарейл, возможно, была свободнее, чем они всегда думали, время от времени проскакивали в беседах.

Севастьяна тем временем готовилась к свадьбе. После Нового года она показала Омарейл эскизы платья. Акварельные рисунки были невероятно красивыми, но, посмотрев на них, принцесса тут же вспомнила слова Совы в кабинете Дана. Ее настроение сразу же портилось, как портилось всякий раз, когда речь заходила о предстоящем браке. Чувствуя это, со временем Севастьяна стала все меньше и меньше говорить о грядущем торжестве, а на неохотные вопросы сестры отмахивалась, говоря, что до свадьбы оставалось почти три месяца.

Жизнь начала входить в привычное русло, но на душе у Омарейл по-прежнему было неспокойно. Она вспоминала недели в Астардаре со светлой грустью, но ей не давало покоя то, как внезапно пришлось исчезнуть. Не объяснившись ни с кем, не попрощавшись. Беспокоило ее и то, что она подвела команду. Ей хотелось извиниться – хотя бы перед Маем.

Она скучала по нему.

К концу первого месяца нового года мысли об этом стали настолько утомительными, что Омарейл начала готовиться к вылазке в город. Она понимала, что, если не повидается с Маем и не успокоит сердце, о школьных днях навсегда останется неприятный осадок, который будет давить на нее до конца дней.

Омарейл не спешила. Она тщательно подобрала одежду, чтобы пробираться по холодным камням было удобно, но чтобы при этом не приходилось мерзнуть на улице. На этот раз она отдала предпочтение брюкам, хотя многие ее сограждане отрицательно относились к новому модному веянию. На тонкую шерстяную тунику и плотный корсет с металлической отделкой она надела плотный жакет с подкладкой, сверху накинула свободный черный плащ с меховой жилеткой и отворотом. Застежки, отлитые из бронзы в виде солнечных дисков, были излишни, так как могли привлечь ненужное внимание, но она не стала избавляться от них. Кстати пришлись высокие мягкие ботинки с толстой подошвой – их она заказала для занятий на беговой дорожке.

Накануне вечером она пребывала в особенно хорошем расположении духа и даже закончила картину для Севастьяны. Утром же была перевозбуждена, отчего пролила на пол кофе и опрокинула стопку с книгами.

Она заплела волосы в тугую косу, переоделась, положила в карман несколько золотых колечек и лалу, после чего отправилась в путь.

Было непривычно и по-новому страшно выбираться в коридор и бежать к Черной башне. То, что когда-то было рутиной, сейчас выглядело безумием. Проход в башне показался ей особенно неуютным. Стены стали совсем ледяными, пальцы немели оттого, что Омарейл хваталась за замерзшие камни, чтобы сохранять равновесие. Дыхание вырывалось неровными облачками пара из ее рта.