Тут же я ощутил взгляд, полный злости. Перед тем, как использовать приём, Плетнёв посмотрел в мою сторону — он явно рассвирепел от того, что белобрысый оракул ни хрена не сделал.

Извини, каштанчик, сегодня не твой день. Влияние на психику — это мой конёк.

Я чуть выставил руку, посылая импульс в мозг Плетнёву, чтобы сбить его с толку. Пусть, считай, тут всего две чакры рабочие, и псионика неочищенная — но я делал так сотни раз, отвлекая часовых ложным чувством опасности.

Плетнёв тут же дёрнулся, неудачно определив следующий рывок Василия. И Ветров опять пошёл наяривать, толкаться позади каштана, пытаясь всё-таки заломать эту чёртову руку.

Только в этих комичных доспехах космонавтов всё выглядело так, будто грёбанный безлунь уже начисто лишил лунной чести бедного Плетнёва. И дальше продолжал лишать… рывок… лишать… рывок…

В этот же момент я понял, что белобрысый оракул, в теле которого я оказался, уже сориентировался. И теперь пытается меня выбить наружу.

Твою псину, и у него это сейчас получится — почему-то я не могу задержаться в этом теле.

— Ах так, — я улыбнулся, а потом приложил ладонь к щеке.

И с силой саданул себя же головой о колонну. На тебе, толчковый пёс!

Твою псину, как больно-то… У меня аж звёзды перед глазами пошли.

Но мы же псионики! Боевые Псы Свободной Федерации! Что мы, голову себе разбить не можем, что ли?

На! Я саданул ещё…

Больно-то как, а-а-а, твою мать!

Оракул вскрикнул моими губами, кинулся на меня своей душевной мощью, обнажая все навыки, которыми мог владеть.

И моё сознание свернулось…

* * *

— Я выиграл, чушки вы сраные! — завопил Плетнёв.

Мои глаза распахнулись. Шлема нет, и я просто сижу на заднице. Вот только я на половине Плетнёва.

А тот сидит на моей половине. Шлем скинут, каштан потирает бок, под которым валяется чёрный шар. И тычет в мою сторону:

— Ты, жулик недолунный!

Я тряхнул головой, и сразу же попытался высмотреть через толпу белобрысого оракула. Тот должен стоять у колонны.

Отсюда плохо видно, но кажется, он действительно там. Сидит на корточках, держится за голову.

— Я выиграл… — чуть не всхлипнув, повторил Николай.

— Да, он же выиграл.

— Они одновременно упали.

— Да ничья это, точно говорю!

— А Ветрову рассекли грудь-то…

— Так это царапина! — я узнал голос Фёдора за своей спиной.

Я скосил глаза вниз. Ну да, у меня на груди была царапина.

— Так он же безлунный!

— В мензуре все равны!

— У Плетнёва тоже царапина!

Все сразу же уставились на Николая. И тот удивлённо скосил глаза.

Ну, это даже царапиной было сложно назвать. Я глянул на свой шлем и, кажется, понял, откуда такая лёгкая травма у Плетнёва — металлическая сетка на забрале в одном месте порвалась, отогнулась, и там застыла капелька крови.

Плетнёв всё-таки провёл приём, перекинул меня… ну, то есть, Василия. Но из-за моей подлянки из тела оракула он запутался в ногах, и сам шарахнулся.

Ох, Васёк, молодец! Я всей душой послал седому хозяину тела своё восхищение, но вдруг понял, что Ветров отключился. Кажется, этому задохлику сегодня хватило приключений — и тренировка с утра, и первый раз с женщиной, и тут же впервые надрал задницу своему главному врагу.

Ладно, Василий, можешь спокойно спать. Помечтай о Перовской, а я тут разберусь.

Надо мной навис Громов, взял под мышки, помогая встать. Я отмахнулся:

— Погоди ты, ноги не держат.

— Понятненько. Ты метку-то покажи…

Я сразу же поднял руку. Мне и самому было интересно.

Ох, луна моя псовая! Как же мне захотелось завыть от радости — жёлтый отпечаток исчез!

— Нет метки!!! Ветров выиграл, — закричал кто-то глазастый.

— Да ладно?!

— Сгинь моя луна!

— Святые Привратники!

— Твою Пробоину!

Такой каскад эмоций бил со всех сторон, что я понял — Плетнёв здесь был всегда за чемпиона.

Впрочем, бледный Николай сразу же скинул перчатку, уставился на свою руку… и завизжал:

— Нет метки! Не-е-ету-у-у!

— Да, и у него метки нету!

— Ничья, что ли?!

— Ну да…

— А-а-а…

Накал схлынул резко, едва народ сообразил, что никаких тут откровений не предвидится. Правы оба, никто никому ничего не должен.

— Ну что, расходимся?

— Ага.

— Да ещё так орали… Охрана не придёт?

Студенты засуетились, начали расходиться.

На меня напала лёгкая апатия. После драки, как после хорошего секса — пустота внутри, не знаешь, чего желать. Оно понятно, что желание очень скоро вернётся, но все инстинкты временно накормлены…

Я так и остался сидеть, понимая, что от тела Василия требовать невозможного не стоит. Такая борьба отнимает сил гораздо больше, чем обычные упражнения.

— Ну, и как тебе мензурка? — спросил присевший рядом на корточки Фёдор.

— Хреновастенько, — усмехнулся я.

— Хрен у Васеньки, ага, — улыбнулся Громов.

Он меня удобно прикрывал от Плетнёва и компашки, но я всё равно косился через его плечо.

Каштан до крайности воспалил мою паранойю, и поэтому от меня не ускользнуло, как Плетнёв огрызнулся на парня из своих шестёрок. Тот взял его саблю, но Николай вырвал её у него из рук.

Быстро провёл по лезвию белым платком, торопливо свернул его и затолкал в кармашек пиджака, который ему подтащила одна из поклонниц.

Не надо гадать, для чего это. Царапина на моей груди. Клинок. Платок…

Так, значит, ещё один претендент на мою кровь? Другого ответа, зачем ему этот платок, у меня не было.

Тогда кто стащил у Соболевой пробирку?!

А, жжёные вы псы, одни вопросы копятся… Вася, да чтоб тебя, не мог попроще жить?

Василий продолжал спать.

* * *

А мне не спалось.

Интуиция свернулась комком в горле и прямо говорила мне — Тим, у тебя серьёзные проблемы. У вас с Василием, раз уж такое дело.

Я лежал в своей каморке, анализируя сегодняшний вечер. Ведь при выходе из «зала испытаний» мне повезло поймать взгляд того белобрысого оракула, у которого голова была в крови. Взгляд странный, растерянный.

Если пацан не дурак, он что-нибудь поймёт.