— Про ключ от этих ворот никто не должен был знать, — ругался он, — Какого хрена ты отдал его белобрысому?!

— Да он же… на мозги мне повлиял…

— Если б они у тебя ещё были, — послышался третий голос.

Кажется, это тот самый Антуан-пеликан.

Я поморщился. Ясно — Плетнёв и его компания. Твою псину, их мне тут не хватало…

Фёдор мне шепнул:

— Я ж тебе говорил, тот белобрысый оракул убежал к Стражам Душ. Явно из-за него дерутся.

Кивнув, я прижал палец к губам. Сейчас шептаться было опасно.

Честно, я надеялся обойтись малой кровью, покидая академию. Или вообще без крови. Хотя труп этого толчкового пса Плетнёва я перешагну без особых угрызений совести.

Оглянувшись на Фёдора, я шепнул:

— Иди, Гром.

Тот вытаращил глаза и быстро помотал головой. Что-то вроде — ни за что, среди Громовых никогда не было трусов.

— Ты сделал всё, что мог, — снова шепнул я, — Дальше ты будешь лишь свидетелем.

Фёдор кинул только один косой взгляд на тени, виднеющиеся в просвете калитки. Потом упрямо уставился на меня, не двигаясь с места.

— Мне этот безлунь драный самому нужен был, — шипел с улицы Николай, — Придурок, что мне теперь делать?! Эти люди меня убьют!

Громов коснулся моего плеча, и тихо прошептал:

— Я отвлеку, чтобы ты…

Я кивнул, а сам резко воткнул ему большой палец в шею сбоку. Крепыш сразу обмяк, и мне стоило особых усилий, чтобы он сполз по стене без увечий.

Спасибо, Гром, ты и так уже помог достаточно.

Я не был уверен в точности и силе моего нового тела, поэтому пришлось проверить Фёдору пульс. Живой.

Оставшись один, я подсел возле калитки. Осторожно двинул створку, расширяя щель — смазана калитка была на редкость хорошо. Значит, кому-то не было нужно, чтобы петли скрипели.

— Дебила кусок! Недолунок! — яростный шёпот, и новый удар.

Их было четверо — Николай, Антуан, и ещё двое, которых я так особо и не запомнил. Трое воспитывали накосячившего третьего.

Причём бил в основном не Плетнёв. Он стоял спиной ко мне, и лишь ругался, кивал, махал рукой. Всю работу за него делали его прихвостни.

— Я, по-твоему, зря там унижался в мензурке, подыгрывая этому Ветрову?! — со злостью, схватив беднягу за щёки, процедил каштан, а потом стал запихивать ему в рот белую тряпку, — На теперь, жри это!

Я едва сдержался, чтоб не усмехнуться. Кому он там подыгрывал, неудачник? Даже перед своими лизунами Плетнёв продолжал разыгрывать сценку.

— Этот рак белобрысый придёт, я убью его, — вдруг всхлипнул Николай и сам воткнул кулак в живот парню.

Сверкнул слабый огонёк — каштан явно добавил магии в удар. Избиваемый согнулся и всё-таки повалился на тротуар, закашлялся и выплюнул белый кляп. Остальные мерзко засмеялись.

Плетнёв был всего в паре метров от столба, спиной к калитке. Он со злостью пнул беднягу на земле, потом ещё и ещё, объясняя, как тот неправ.

— Если я не заполучу Пса, — у Николая в руке блеснул нож, — Я не знаю, что с тобой сделаю.

Я уже раздумывал, как попробовать убить их всех, и чтобы они не успели закричать, как вдруг Плетнёв наклонился.

И я встретился глазами с Антуаном. Тот стоял, с усмешкой прислонившись к забору, лицом к калитке, и даже не сразу сообразил, что в ночном спектакле появился новый актёр.

У меня аж мышцы заболели от того, как я дёрнулся с места, всаживая ботинок в задницу. Николай полетел щучкой, сбивая дёрнувшихся шестёрок.

А мои ноги выдали такой спурт, что ветер засвистел в ушах. Всего несколько секунд, и я понял, как раскручивается круговорот событий вокруг меня.

Вот я лечу через улицу, двигаясь к чернеющей впереди подворотне.

Главный въезд в академию виднеется отсюда, и видно, как к нему подъезжает машина, освещая фарами будку с караульным. Тихое тарахтение транспорта эхом раздаётся посреди ночи, и мне некогда удивляться тому, что я впервые вижу легковую машину. Судя по её силуэту, дизайн очень старомодный, и вполне подходит для уровня развития техники в этом мире.

— Это Ветров! — доносится в спину злой голос Плетнёва.

Я уже бегу между стенами узкого закоулка, когда мне ясно слышится топот их ботинок за спиной. Но больше всего меня заботило, могли слышать крики этих придурков те ночные визитёры на машине или нет?

Ведь луч псионики, пролетевший от внимательного взгляда в нашу сторону, я почуял.

* * *

Оказавшись в полной темноте, я не растерялся. Сразу же выудил из кармана фонарик, украденный во время той потасовки, в которой неизвестные чуть не убили нас с Фёдором и Еленой.

Я помнил, как сержант Хомяк в степи подавал сигналы таким фонариком. И уже достаточно его изучил, сидя в своей каморке.

Пальцы сдвинули крышечку, и тонкий, дёргающийся от моего бега луч света выхватил кирпичные стены вокруг, закрытые решётками на ночь задние двери и окна домов.

Здесь, в проулке, который было видно с улицы, мусора ещё не было. Но стоило мне завернуть за угол, как сразу же стали попадаться ящики и бочки. Через некоторые препятствия мне пришлось перепрыгивать, и метнулись в стороны перепуганные кошки.

Ух, Васёк, как же тебе со мной должно быть весело.

— Стой, урод! — в подворотне раздался крик Плетнёва.

А здесь он уже не боялся кричать. Или понял, что его добыча уходит окончательно.

Я не всё понимал в его плане. Ни зачем ему была моя кровь на тряпке, ни кого он ждал у калитки.

Но эти его планы, какими бы они не были, явно провалились.

— Поговорим! Стой!

Ага, держи карман шире.

Мне был страшен не Плетнёв и его свора, а те, кто приехал на той машине.

Я лучше окажусь с этим ножиком против исчадия вертуна, чем попадусь в руки какому-нибудь оракулу. Любой псионик хорошо знает, как можно повредить внутренние чакры и связи между ними.

То, что я всё-таки могу использовать псионику, теперь и толчковому псу понятно.

Правда, попробуй разберись, как оно происходит. Два перескока уже было — для стройной теории маловато, но она хотя бы уже есть, эта теория.

Оба раза перескок был в оракулов. Оба раза меня пытались контролировать…

Но там, в горах, у Жёлтого Вертуна… тот диверсант ведь тоже пытался? Может, стоял далеко?

А в первый день здесь, в академии, когда оракул пытался просветить мне мозги? Почему я не перескочил?

Либо это не считается за «контроль разума», либо я тогда ещё недостаточно освоился в новом теле.

Все эти мысли успели пронестись в моей голове, когда я вылетел к тупику. Точнее, к высокому дощатому забору.