Детина, изумленный решимостью Сенлина, медленно оскалил плотину желтых зубов:

– Парня, который любит картинки с голыми бабами больше жизни, я могу уважить. – Он отпустил Сенлина и бросил картину в портфель. Затем, пока Сенлин еще прерывисто дышал, а цвет не торопился возвращаться к его щекам, детина спросил: – Имя?

– Мадд, – хрипло произнес Сенлин.

– Мадд, значит. – Таможенник развернул журнал к Сенлину. На краю лежал огрызок грифеля. – Ставь псису, Мадд.

Журнал заполняли нацарапанные крестики и нечитабельные иероглифы. В регистрационной книге не было ни единого подлинного имени. Сенлин намочил кончик грифеля языком и нарисовал самую витиеватую подпись, на какую был способен: «Томас Сенлин Мадд, доктор литературы». Он бросил карандаш в книгу, дерзко подмигнув. Он чувствовал себя немного сумасшедшим.

Охранник скривил губу в ответ на старания Сенлина.

– Ого, на шлюхиной барже приехал джентльмен. Дайте дорогу доктору Томасу Сенлину Мадду! – заорал он, приставив ладонь ко рту.

Сенлин чувствовал себя смелым и довольным собой до той минуты, когда амазонка, словно ожившая каменная горгулья, повернулась к нему и ее ранее стеклянные глаза сделались ясными, как у сокола. Она произнесла чистым баритоном, от которого по коже побежали мурашки:

– Так это ты – Том Сенлин.

Это был не вопрос.

Что-то подтолкнуло его вспомнить о былой трусости и броситься наутек.

Туннель был настолько грубым и неровным, что казалось, его прогрыз в стене чудовищных размеров червь. Здесь не было ни латунных перил, ни ковров с арабесками, ни белых панелей на стенах. Проход выглядел непривлекательным, как шахта. Пар от двигателей липнул к камням, словно туман к стеклу, и потому каждый шаг превращался в безрассудное, неустойчивое скольжение. С потолка свисала цепочка электрических лампочек, которые цветом напоминали яичный желток и светились немногим ярче. Сквозь сумрак Сенлин не видел ниш, где можно спрятаться, или перекрестков, куда можно свернуть. Единственным способом спастись от амазонки, что шла по пятам, бряцая цепями, как тамбурином, было оторваться от нее.

Темная качающаяся масса блокировала и рассеивала свет впереди. Автофургон. Когда он проезжал под очередной лампой, замысловатые тени женщин плясали по стенам. Машина тащилась со скоростью раненого зверя, и коридор фактически превратился в тупик. Если бы Сенлин попытался ее обойти, его бы, несомненно, раздавило бы о каменную стену. У него не было выбора, кроме как пойти поверху. Он запрыгнул на бампер фургона, крича: «Я иду вперед! В сторону! В сторону!» – и занес ногу над дверцей.

Женщины, и без того прижатые к перилам, как беженцы на океанском плоту, дали волю своему раздражению. Те, у кого получалось поднять руки, принялись его бить – в ухо, в ребра, между лопатками; другие вопили ему в уши пронзительные ругательства. Он пробивался между ними, сыпля извинениями. У гнева был по меньшей мере один положительный эффект: их неистовство не позволило амазонке забраться в фургон. Она получила отпор – ее пинали, на нее топали ногами. Ей, похоже, не хотелось расшвыривать женщин в стороны, хотя Сенлин не сомневался, что она могла бы пройти сквозь них легко, как лев сквозь заросли травы.

Сенлин воспользовался минутным замешательством, чтобы перебраться через заднюю стенку водительской кабины. Он уперся ногой в транец, схватился за дугу сиденья и забрался в кабину. Водитель, чьи белые волосы колыхались от пара, выдыхаемого двигателем, изумился, обнаружив Сенлина на сиденье рядом с собой. Он влажно каркнул и съежился в углу скамьи, как наказанный пес. Сенлин опять извинился, хотя шум поршней заглушил слова. Двигатель – неуклюжая рокочущая громадина впереди – извергал большие грибовидные облака пара, которые скрывали пол туннеля и цепь ламп.

Понимая, что единственный путь лежит поверх двигателя, Сенлин принялся искать опору для ног среди движущихся шатунов и бегущих ремней. Он осторожно сунулся ботинком, но поршень ударил по ноге. Его манжет за что-то зацепился на уровне бедра. Изогнув шею, он увидел, в чем дело. Могучая рука протянулась над головами разгневанных пассажирок. Амазонка, сверля его безжалостным взглядом, сжала хватку и приготовилась сдернуть добычу вниз, как вдруг одна женщина впилась зубами в изгиб ее руки.

Ее хватка на миг ослабла, и Сенлин вырвался на свободу. Времени на колебания не осталось. Он подтянул ноги к груди и положил руку на покрытый накипью купол котла. Вздрогнул всем телом, когда котел обжег ладонь, но не отпрянул. Он бросился вперед и перемахнул через переднюю часть динамо-машины, как мальчишка через забор.

Просто удивительно, что при приземлении он не сломал лодыжки и не попал под колеса медленно едущего автофургона. Каким-то образом ему удалось удержаться на ногах. Он сжал обожженную руку в кулак, как будто это могло уменьшить пульсирующую боль, и побежал дальше.

Вскоре коридор перешел в помещение размером с городской квартал, в котором размещался хаотичный склад. Десятки носильщиков роились, разгружая повозки и салазки. Водители с трудом разворачивали фургоны на покрытом гравием полу, в то время как другие люди сидели на зиккуратах из ящиков, пили из бутылок и орали на приятелей. То, что Сенлин поначалу принял за рождение бунта, оказалось исступленной игрой в карты, развернувшейся поверх бочки с солеными огурцами. Строгое двухэтажное здание, единственное строение в огромном помещении, стояло посреди хаоса этаким глухим дедушкой, и его белые гипсовые фронтоны и открытые квадратные концы балок выглядели столь же старыми, как отметины зубила на стенах. На миг он удивился тому, что эта непривлекательная пещера удостоилась имени «Новый Вавилон». Но потом понял, где находится: это была всего лишь маленькая полость в огромной структуре башни. Он еще не попал в кольцевой удел Нового Вавилона. Это была всего лишь станция взвешивания. Сенлин ринулся вперед, прижимая портфель к груди.

Он как будто пробирался через коровье пастбище: приходилось внимательно смотреть, куда ставишь ноги. Он переступил через небольшой завал из гниющих яблок, протанцевал между лужами смолы и прошелся через рассыпанные металлические опилки, которые казались идеальными для передачи смертельной инфекции. Преодолевая ловушки склада, он спрашивал себя, с чего вдруг амазонка за ним погналась. Она отреагировала на имя, словно ожидала его услышать. Сенлин прокрутил в памяти скудный список врагов. Сомнительно, что она работала на Комиссара. Даже если его влияние простиралось до Нового Вавилона, известие о совершенной Сенлином краже не могло попасть сюда быстрее, чем он сам.

Возможно, амазонка подчинялась загадочному Графу. Граф знал о сопернике в вопросе брака и мог прийти к обоснованному выводу, что проще убить Сенлина, чем рисковать возможной конфронтацией. Но ведь Граф никак не мог узнать, какой путь выберет Сенлин. Существовали десятки – возможно, сотни – портов и ворот. Неужели он установил слежку за всеми? И что более важно, зачем ему так напрягаться? По большому счету, Граф мог не страшиться бедного, бессильного рогоносца из рыбацкого поселка.