Я услышала голос матери, донесшийся из читального зала:

– Куда ушли Поль и Одиль?

И ответ Евгении:

– Ох, ну хоть раз оставь их в покое!

– Мне хочется в ту квартиру, – прошептала я, – в наш розовый будуар.

– Я тоже хочу побыть наедине с тобой, вот только…

– Только – что?

Кадык Поля нервно дернулся.

– Мы не должны прятаться, это неправильно. Я не уверен, как долго я еще смогу…

– Папа́ не узнает.

– Почему ты сразу переводишь все на отца?

– Я не перевожу!

– Давай не будем спорить, – попросил он.

Погладив его по щеке, я всмотрелась в те перемены, которые произвела на его лице война: под глазами Поля залегли темные круги, у рта появились горестные морщинки. Вообще, так много всего изменилось… Мне хотелось, чтобы кое-что оставалось прежним: моя работа в библиотеке, наши дневные свидания…

– Именно ты помогаешь мне пройти через эту войну, – сказал Поль, – справляться с моими обязанностями. И я хочу, чтобы мы были вместе.

– Да, любимый. Когда вернется Реми.

Поль хотел что-то сказать – может, «я люблю тебя», может, «я не хочу ждать», – но я стала его целовать, и его слова потерялись под моим языком. Он прижал меня к груди. Мои руки скользнули под его куртку, под свитер, к теплу его кожи. Наши друзья в зале запели «Silent Night», но мы с Полем не разъединились, и наши глаза не видели ничего, кроме нашей страсти.

Мои родные продолжали считать дни плена Реми, когда 1941 год перешел в 1942-й. Двенадцатое января: «Дорогой Реми, только тебе я могу сообщить об этом: Поль сделал мне предложение! Мы обвенчаемся, когда ты вернешься домой». Двадцатое февраля: «Милая Одиль, не ждите меня! Будьте счастливы сейчас». Девятнадцатое марта: «Милый Реми, у нас с Маргарет не осталось чулок, так что мы посыпаем ноги бежевой пудрой. Битси считает, что это безумие». Пятое апреля: «Милая Одиль, Битси права! Спасибо за посылку. Как ты догадалась, что мне хотелось почитать Мопассана?»

Все теперь должны были регистрироваться: домохозяйки – чтобы получать продукты, иностранцы и евреи – в полиции. Но хотя мистер Прайс-Джонс каждую неделю должен был ходить в комиссариат, Маргарет там не была ни разу. Я видела на стенах домов буквы «V» – «победа над фашистами», но видела и надписи «Долой евреев». Маршал Петен, герой Первой мировой войны, назначенный главой государства, переделал французский девиз «Свобода, равенство, братство» в «Работа, семья, отечество». Это воспринималось парижанами как «Напряжение, гнев, сопротивление».

Мы с Полем шагали в тени листвы по Елисейским Полям, мимо кафе, заполненных нацистами и их вульгарными подружками. У солдат хватало немецких марок, чтобы покупать им пиво и разные безделушки вроде браслетов и румян. Эти мужчины вернулись с Восточного фронта и хотели забыть о войне в компании милых одиноких парижаночек.

Я не винила этих девушек. Кому не хочется танцевать в восемнадцать лет? А матери нуждались в том, чтобы им помогли оплачивать счета. Их мужья были убиты в сражениях или сидели в лагерях для военнопленных. Женщины продолжали жить, как могли. И все же рядом с ними я ощущала себя плохо одетой старухой. Я пощипала щеки, чтобы они чуть-чуть порозовели, и напомнила себе, что теперь модно быть оборванкой.

– Я могу лишь мечтать о том, чтобы подарить тебе какие-то драгоценности… – Поль хмуро посмотрел на парочки. – Но не в состоянии преподнести тебе хоть что-то такое, чего ты заслуживаешь… Это чертовски унизительно!

– Мои чувства никакого отношения не имеют к побрякушкам.

– Но эти девки получают все, а у нас нет ничего. Они же просто шлюхи, они…

– Грубость совершенно ни к чему!

– Они должны стыдиться, ложась под этих проклятых фрицев, отдаваясь врагам! Мне бы хотелось преподать им такой урок, какого они никогда не забудут.

Он шагнул в сторону солдат и их девиц. Зубы Поля были стиснуты. Кулаки сжаты. Он был не похож на самого себя. И впервые меня испугал.

– Только не лезь в драку! Оно того не стоит!

Я схватила его за руку и удержала на месте.

Солдат стало невозможно избегать. Они заполняли наши любимые кафе, устанавливали все больше и больше пропускных пунктов на наших улицах. Трудно было предугадать, где они появятся. По дороге на Монмартр, относя научные труды доктору Сангер, я прошла через металлическую баррикаду, которой здесь не было еще днем раньше. Один из солдат схватил мою сумку и вывалил ее содержимое на землю. Я поморщилась, когда тяжелые книги ударились о тротуар и раскрылись. Солдат взял одну и поворошил страницы. Возможно, он искал какие-то тайные коды или нож, спрятанный в переплете, а может быть, ему просто было скучно. Посмотрев на заглавие, он ухмыльнулся:

– Мадемуазель читает труды по физике?

После моих уроков физики в лицее прошло много времени. И если бы он задал какой-то вопрос, я оказалась бы в затруднении. Я могла сказать, конечно, что это для кого-то из моих соседей, или сама задать вопрос…

– Вы считаете, что женщины должны читать только книги по вышивке?

Он отдал мне сумку и велел собрать книги.

Вернувшись в библиотеку, я попыталась предостеречь Маргарет, но она отказалась осознавать опасность, грозившую ей, даже тогда, когда мы складывали в коробки книги, предназначенные для лагерей интернированных, где сидели иностранцы вроде нашей мисс Уэдд и хозяйки книжного магазина мисс Бич.

– Ты зарегистрировалась в полиции? – спросила я ее в десятый раз.

– Я чувствую себя француженкой, и этого мне достаточно, – ответила Маргарет, аккуратно укладывая «Приключение рождественского пудинга» Агаты Кристи поверх «Тайны голубиного пирога» Джулии Стюарт.

– Может, тебе следует уехать к Лоуренсу в Свободную зону?

– Вряд ли это понравится его любовнице.

Любовница? Нет, такого не могло быть! Я стала вспоминать наши разговоры, отыскивая пропущенные мной намеки. Маргарет говорила, что Лоуренс там с неким другом, и я восприняла это буквально. Маргарет никогда не упоминала о том, что получала письма от мужа, никогда не говорила, что скучает по нему. Я почувствовала себя просто дурой. Я болтала о Поле, в то время как Маргарет молча страдала. Я умела читать книги, но не умела читать людей.

Я знала, что наличие любовницы может привести к разводу, и встревожилась, что Маргарет может перебраться в Лондон или, того хуже, исчезнуть, как тетя Каро. Я, должно быть, выглядела в этот момент смятенной, потому что Маргарет коснулась моей руки.

– Дипломатические отношения между Францией и Англией прерваны, – сказала она. – Он остался из-за нее. Мы с Лоуренсом живем разными жизнями. Это не то, чего я хотела – в особенности из-за Кристины, которая никогда не видит отца, – но я это приняла.