— Ой, привет! Да это все твой брат! Такой смешной. И он, и Робби. Они как парочка старушонок-спорщиц! Мне кажется, все будет в порядке, ну, то, что он здесь поживет.

Мне кажется, Бабс приятно это слышать. Особенно с учетом того, что я достаточно тактична, чтобы завуалировать подтекст: «я-то думала, твой Энди — вечно недовольный, ворчливый и раздражительный придурок, самодовольный и ограниченный, напичканный идиотской философией рюкзачников и „Мудрости далай-ламы (в сокращенном варианте)“, но после сегодняшнего вечера я почти полностью пересмотрела свою позицию».

Но она просто говорит:

— Ну да. Я так и думала, что вы поладите. Особенно с вашими одинаковыми перепадами в настроении.

— Ой, — откликаюсь я.

Хотя надо было сказать то, что сказала бы на моем месте любая уверенная в себе женщина на такую мелкую подколку: «К чему это ты клонишь?».

Бабс, наверное, сообразила, что переступила грань, поскольку поспешно добавляет:

— Не обращай на меня внимания, Натали. Я не знаю, какая муха меня сегодня укусила. Это просто замечательно, что Энди живет у тебя. Думаю, все будет замечательно, вы прекрасно поладите. Единственное, он до сих пор сохнет по Саше, так что мой тебе совет: будь осторожней.

Будь осторожней.

Я не произношу эти слова вслух, но прокручиваю их в голове раз двадцать за вечер и еще потом, на следующий день.

Извинившись, иду в ванную: чищу зубы, орудую зубной нитью и полощу рот до тех пор, пока там не остается ни следа от хлебно-томатного супа. Что ты хотела этим сказать? Сдираю с себя оранжевый джемпер и черные штаны, насквозь провонявшие моей жадностью, и тру себя щеткой до тех пор, пока кожа не начинает ныть. Поклонившись современному эквиваленту римского императора, встаю на весы. (Без изменений. Ура! Живу!) Свертываюсь калачиком, пытаясь уснуть. Что же ты, Бабс, хотела этим сказать?

Я совершенно точно знаю, что она хотела этим сказать. Не строй никаких планов насчет моего брата. Какое нахальство! Разжалованная, она все еще считает себя Генералом. Прости, Бабс, но теперь ты — рядовой пехотинец. Ты лишилась своего права отдавать приказы, когда перестала звонить мне по пять раз на дню. Пусть так, я не против, но ты нарушила субординацию. Запомни: отныне ты — моя «бывшая». Когда люди находятся в близких отношениях, они, не стесняясь, говорят друг другу в лицо все, что думают, — и не важно, насколько садистски звучат их слова. Это один из столпов интимности. Но стоит людям разойтись, — и все вновь возвращается в рамки приличия. Итак. Я буду делать то, что хочу и когда захочу, и мои ошибки — не твоего ума дело. Ну, по крайней мере, некоторые из них.

Интересно, а как это было бы: поцеловаться с Энди?

Мел предложила встретиться в шесть вечера, в вестибюле «Балетной компании», что в общем-то не идеальный вариант, но зато, с другой стороны, я смогу собственноручно вручить Мэтту его пресс-релизы.

— Время идти домой! — звенит голос Мел. — Как ты? Кстати, не очень-то похоже, чтобы ты расстраивалась! Как прошел Валентинов день? А мой — так здорово! Море цветов от поклонников, а от Тони… ты только посмотри, что мне подарил Тони! Господи, я так счастлива!

Порывшись в сумочке, Мел трясет перед моим носом билетом первого класса на поезд «Евростар» и в восторге исполняет безупречный пируэт. Голубые глаза сверкают на бледном личике.

— Мы будем жить в потрясающей гостинице… называется «Отель Костес» на Рю Сен-Оноре… там останавливаются сплошь одни знаменитости! Представляешь, его секретарша специально сверялась с графиком, чтобы я не пропустила ни одного представления. Ну, скажи, разве он не душка?! О, Натали, твой брат — такой умничка! Давай пойдем куда-нибудь, выпьем по чашечке кофе, поболтаем о Париже, а? Я сказала Тони, что мы встречаемся у него дома в семь, для парка сейчас слишком темно, правда? О, пожалуйста, скажи «да»!

Две минуты спустя мы с Мел сидим на убогих металлических стульях в потрепанной кафешке на углу. Мел спрашивает, заказала ли я морковный кекс к чаю с мятой.

— Нет, — отвечаю я, еще не отошедшая от вчерашнего обжорства. Поднимаю глаза на полное надежды лицо Мел, и во мне тут же раскручивается виток злости. — А ты-то сама — берешь морковный кекс?

— Нет, — поспешно говорит Мел, и все ее тело будто сводит в припадке паники. — Я уже пообедала. Я сыта.

Эти слова подстегивают меня еще больше. Почему это, интересно, я должна есть через силу только затем, чтобы мои дурацкие волосы перестали лезть?

— Ты точно уверена, Мел? Тебе бы надо поесть как следует. Не хочу показаться грубой, но ты, ты какая-то, какая-то… — ищу подходящее ненасмешливое определение, — костистая.

На ее лице застывает испуганное выражение. Нервно жду, что она скажет. И когда розовые бутончики ее губ размыкаются, я даже вздрагиваю.

— Обожаю парней, способных на романтические поступки! — восклицает Мел так, будто я вообще ничего ей не говорила.

Вздыхаю с облегчением, а она как ни в чем не бывало продолжает трещать про Тони и Париж.

Да чтоб я еще когда-нибудь повторила подобную ошибку?! Зажигаю сигарету трясущимися руками. Ну и дура же я! Мел просто не желает, чтобы ее спасали. Она все говорит и говорит, а я все смотрю и смотрю на нее, но не слышу ни слова. Нет уж, я не буду брать морковный кекс к чаю. Я сижу, мрачная и непреклонная, грея свои вечно замерзшие руки о горячую чашку, пока Мел вдруг не окликает меня:

— Ты в порядке, Натали? Ты так смешно выглядишь.

Встряхнувшись, отвечаю:

— Нет, в смысле да, я в порядке.

— Ты можешь рассказать мне. Обещаю, я никому не скажу.

Ее слова меня не убеждают, но я уже потеряла бдительность. В любом случае, моя стремительно увядающая дружба с Бабс не имеет к Мел никакого отношения. Скорее всего, Мел действительно никому не скажет. Извергаю из себя собственную версию истории, делая особый акцент на всевозможные оскорбления, коим я подверглась. При этом тщательно избегаю ссылок на мою, хм, проблему. А это все равно, что пытаться увернуться от капель во время дождя.

— Я ничего не понимаю! — пищит Мел. — Почему она ведет себя так подло?

Вздыхаю. Да как же тут поймешь, если не рассказать всей истории: живой, мясистой, неразделанной? А если рассказывать все, то как не нарушить табу? Я не из тех, кто нарушает табу. Я вообще ужасно горжусь своей способностью прокрасться на цыпочках мимо слона в гостиной, бегемота в прихожей и анорексика в кафе. Так безопасней. Дикие звери и женщины с навязчивыми идеями непредсказуемы, и непрофессионалу их лучше не трогать.

— Ну, — начинаю я, сфокусировавшись на шоколадно-коричневой крошке на столе. — У нас вышла ссора. Бабс вроде как обвинила меня в том, что, что я… ничего не ем.

Выкладываю все начистоту, избегая взгляда Мел. Вооружившись малярной кистью, разукрашиваю слона в красный цвет: от кончика хобота до кончика хвоста.