– Все они, – объяснила Ксения, когда собрание подошло к концу, Нина и Ксения со всеми попрощались и сели в машину, – работают в разных усыновительных агентствах. Но деньги в агентствах сама знаешь какие. Пятьсот евро за ребенка максимум. Кому это интересно? Разве здоровый ребенок столько стоит? Фигушки! Вот они и ловчат: одного в агентство – другого на сторону, в независимые то есть. Но им сложнее, чем нам: клиенты у них в основном американцы, капризные, разбираются в законах. Чуть что – сразу права качать или адвоката. Зато и платят тоже будь здоров – не то что наши жалкие пятнадцать или семнадцать тысяч евро: тысяч двадцать пять или тридцатку за здорового сироту плюс помощь детскому дому.

– Американцы богаче наших испанцев, – задумчиво продолжала Ксения, пока они стояли в пробке. – Одна беда: неликвида не возьмут ни за что, разве что специально за таким отправятся – бывают случаи… Одна семья, например, безногих усыновляла… Сперва мальчонку взяла, инвалида от рождения. Увезли к себе в Америку, пришили ноги. Как пришили? А я почем знаю. Потом вернулись в Россию и разыскали ему у нас в Рогожине сестренку – девчушку без ног… Но в основном разборчивые они. Я Алевтину с Тамарой как раз с этой точки зрения интересую: все, кого не берут их американцы, достаются нам. А я им потом процент отстегиваю. Понимаешь?

– Понимаю, – ответила Нина. – Представляешь, подруга моя, помнишь, – та самая Юля, которая мне дала когда-то твой телефон… Тоже сейчас пытается девочку с инвалидностью взять.

– С ума она, что ли, сошла, подруга твоя?

– Не знаю…

– Это ж такой геморрой, усыновлять. Да еще больного ребенка… Жуть!

– Работу любимую забросила… На выходные ездит девочку свою навещать, в остальное время собирает бумажки. И ничего не может добиться! Мужа нет, отец больной, бабушка с дедушкой старые… Квартира тесная, они сами туда не помещаются. А тут еще инвалидность… Не хотят чиновники, короче говоря, девочку ей отдавать. Она сейчас пытается снять отдельную квартиру. Может, тогда что-то сдвинется…

– Пусть она оформит лучше опеку, раз уж приспичило. Это проще, сейчас многие так делают.

– Да узнавала она… Под опеку может взять только тот, кто проживает в том же регионе, где ребенок. Если дом ребенка, скажем, в Рогожинской области, то и опекуны должны быть из Рогожина.

– Надо же, не знала. Бред какой-то! Какая разница, кто где проживает?

Ксения осторожно выруливала на Ленинский проспект, где стояла глухая пробка.

– Эх, чтоб тебе, – обругала она миниатюрную машинку, которая влезла прямо перед ней. – Смотри-ка, баба за рулем! Вот сука! Ну все, никого больше не пущу…

Наконец Ксении удалось повернуть, и они оказались в сплошном потоке машин.

– Между прочим, славные они люди, коллеги твои. Вот только знаешь, – призналась Нина неожиданно. – Они на меня смотрели как-то странно. Может, им было неприятно, что я тоже пришла с тобой в ресторан?

– Да что ты! Дело в другом: просто ты для них, Ниночка, лакомый кусок.

– В каком смысле?

– А в таком: они бы с огромным удовольствием имели при себе такую девушку, как ты. С хорошо организованной сетью испанских посредников, которая работала бы на них и клиентов поставляла.

«Странно, – подумала Нина. – Ксения вроде бы совсем не заинтересована в том, чтобы рассказывать мне такие подробности. Если хорошо подумать, разве ей выгодно, чтобы я знала, как нужна этим людям? Мне-то они, конечно, не нужны, с меня и Ксении достаточно. Но все же…»

– Скажи, – спросила она внезапно, – а они знают про твою историю с Кириллом?

– Конечно, – как ни в чем не бывало ответила Ксения.

– И как отреагировали?

– Нормально отреагировали. Если честно, Регина сама меня надоумила с ним порвать.

– Сама?!

– Ага. Кирилл, говорит, на тебе наживается. Платит, как агентство, а сам гонит через тебя независимые. Какую хочет, такую цену и назначает. То пятнадцать тысяч евро, то восемнадцать. Если ребенок получше, поздоровее, он его отдаст подороже, а если неликвид – скидку сделает. А мне один хрен – пятьсот евро и хоть умри. Как в агентстве, бляха-муха. Ну какая от этого, скажи, выгода? Люди что, ничего не видят и не понимают?

«Люди-то все понимают, а вот я не понимаю ничего, – думает Нина. Она попрощалась с Ксенией у метро и ехала вниз на эскалаторе. – Зачем Ксения рассказала, что все мечтают со мной работать? Зачем Регине понадобилось убрать Кирилла из региона? Что за всем этим стоит? А может, ничего не стоит. Может, просто какие-то спонтанные, случайные телодвижения… Никогда мне этого не понять».

* * *

Уже много дней Нина предчувствовала, что скоро настанет пора прощаться.

Она уже едва различала Макса: его окружал такой густой туман отчужденности, что ей хотелось надеть специальные очки с мощными диоптриями, чтобы видеть его и понимать, что с ним происходит.

Разлуку Нина угадала еще в тот день, когда почувствовала незнакомый запах одеколона, которым надушился Макс. Что-то происходило уже тогда… Что-то было, но она не могла разглядеть.

Она думала про Макса весь вечер – и вдруг обнаружила себя в метро на красной ветке.

Вышла на станции «Университет». К остановке, громыхая, подошел тридцать девятый.

Нина вскакивает на переднюю платформу, пробивает билет.

Поздний вечер. В трамвае кроме нее едут всего два или три пассажира. Сидят на своих местах и вздрагивают на поворотах вместе с железной тушей трамвая.

Явиться к Максу, не предупредив заранее, было нарушением правил.

С другой стороны, это была верная мысль. Наконец-то Макс поймет, что Нина не аморфная. Она – активный участник жизни, она способна на многое – например, взять и отменить всякие дурацкие правила. Вообще-то она так никогда не делала, у них это не было заведено… Договаривались за день, за час, однако всегда – договаривались. Но если существуют правила, существуют исключения из правил. И сейчас как раз такой вечер, когда можно сделать исключение. Им нужно срочно поговорить. Они сто лет не виделись и все реже созванивались – каждый был занят собственный жизнью.

Трамвай летел быстро, переваливаясь с боку на бок и почти без остановок. Как будто ему хотелось спать, и он спешил поскорее развезти пассажиров по домам и вернуться в депо. Нине спать не хотелось – ей хотелось немедленно увидеть Макса. Это было очень важно. Увидеться на минуточку, убедиться в том, что они по-прежнему вместе и поток жизни никого никуда не уносит, – и потом она поедет обратно, если, конечно, Макс не попросит ее остаться. Она обязательно скажет ему, что скоро бросит эту работу. И тогда поедет с ним в Каир или куда-нибудь еще, куда его отправят делать репортаж – на север, на юг, запад или восток. В Африку, в Нигерию, в джунгли к паукам, в горячие точки планеты – куда угодно.

Ей было очень важно сказать ему все именно сегодня. Он же говорил когда-то, что мечтает путешествовать вместе.