Это была стрела. Красная. И никто никого убивать не собирался: она зарылась в песок, немного не долетев до цели. Не промах, а предупреждение, понятное Орландо — я увидел это по его глазам. Но объяснять, естественно, он ничего не стал.

Цилийцы всполошились, но бегать вокруг да около, заламывая руки, не стали. Лишь быстрее и слаженнее начали грузить вещи на покачивающийся на волнах кораблик. Эти знали своё дело.

Я выдернул стрелу и услышал судорожный вздох доновского сына. Видимо, прикасаться к ней не стоило, но я об этом не знал, а в местные обычаи меня никто не посвятил.

— С вами всё в порядке? — раздался рядом взволнованный голос. Шаракан, Рени. Внутри вскипело так, что я готов был своими руками заново уложить Орландо на песок.

— Всё хорошо. Это просто шутка. Да, Орландо?

— Д-да, — отвёл он глаза и упрямо сжал губы. Вот осло цилийский! — Поторопимся. До Филионто ещё добраться нужно.

Филионто. Тот самый настоящий родовой замок, — услужливо всплывает в мозгу подзабытая информация. Не тот огромный монстр, из недр которого мы недавно выбрались, а этот, забытый и брошенный, нелюдимый и страшный. Механический урод с неприступными тайнами.

Я глажу морду Шаракана. Он никого не подпустит к себе, поэтому шепчу ему разные слова, отпуская. Не знаю, удастся ли с ним ещё свидеться. Подсовываю кусок сахара, которым меня любезно снабдила молчаливая кухарка с жгуче чёрными глазами.

Шаракан берёт лакомство мягкими губами. Деликатно, с достоинством. Косит бешеным глазом, фыркает и трясёт гривой. Не знаю, что на меня находит, но я прикасаюсь губами к его морде. Вопиющий проступок для кровочмака: мы никогда не проявляем чувств к тем, кто потенциально может быть едой. Но я уже давно не тот. К тому же, Зеосс где-то там, далеко-далеко. Почему я и здесь должен придерживаться каких-то дурацких, не понятно кем придуманных правил?

Рени рядом. Я чувствую её золотистую ауру. Дышу полной грудью и улыбаюсь. Её ладонь поглаживает меня по предплечью, словно успокаивая. Она сочувствует, что мне приходится разлучиться с гордым и независимым животным. Думаю, она понимает: Шаракан немного больше, чем просто конь. Он словно часть меня. Отголосок моего духа. Переплетение невидимых событий, сложившихся ровно так, чтобы мы встретились. Хлопаю ладонью по крупу и мысленно подстёгиваю животное. Шаракан нервно ржёт и уносится в туман.

— Инферно! — несётся разочарованно вслед. Скалюсь мрачно: если кто-то ещё мечтает заполучить моего коня назад, то он опоздал ровно в тот миг, когда подвёл его ко мне. Видимо, этот парень надеялся. Наивный.

— Однажды приходится отпускать, — слышу тихий голос самой удивительной и непостижимой девушки. — Но от этого не уменьшается твоя любовь и привязанность.

— Да, — отвечаю ей твёрдо. — Да, Рени.

Рени

Мы снова покачиваемся на волнах.

— Это ненадолго, — успокаивает Орландо, хоть я вроде никаких признаков беспокойства не выказываю. Он крутит в пальцах красную стрелу. И взгляд у него рассеянный, задумчивый. — Цилия — большой остров. Рядом — три маленьких. Два необитаемых — слишком крохотные и непригодные для жилья. Хотя, конечно, если задаться целью, то можно и там обосноваться, но самое большее — люди выезжают туда на пикники да народные праздники отмечают. Здесь очень сильны традиции.

Орландо виновато разводит руками. Никто и не просит его рассказывать, но, наверное, ему нужно выговориться.

— Но не так обстоит дело с третьим островом? — неожиданно включается в разговор Гесс. Орландо морщится, будто зубной болью мучается, однако отвечает.

— Фрей — так называют его здесь. Он достаточно большой и раньше заселён был не хуже Цилии. Всегда скрытый в тумане, невидимый для чужих глаз. Не отмеченный на картах. Наша колыбель. По легендам, замок Фолионто — место, где берёт начало род Фольи. Страшно даже подумать, сколько столетий пустует здание. И никто не знает, когда именно его покинули. Кто был последним хозяином. В детстве мы любили играть там.

— Мы? Кто мы? — Гесс похож на кобру перед броском. Он всегда умел видеть главное.

На лице Орландо сменяются разные чувства — пробегают тенями воспоминаний. Он краснеет — и это удивляет меня безмерно. Словно его застукали за чем-то непристойным.

— Мы — дети. Наверное, нет ни одного отпрыска рода, который бы не шлялся в тех развалинах.

— Так замок существует или разрушен?

Орландо качает головой и терпеливо поясняет:

— Развалины вокруг. А замок… в одной поре. Скоро сами увидите. Он будто застыл и не меняется. Но вид у него, мягко говоря, необычный.

Наш кораблик покачивает на волнах, а я вдруг понимаю: волнуюсь. Скоро, совсем скоро — конец путешествию. Смогу ли? Получится ли у меня? А ещё грусть сжимает сердце, но я храбрюсь из последних сил. Я должна отпустить Гесса. Точно так, как он отпустил своего коня. Потому что ему нет места здесь. Гесс должен вернуться домой. Хотя миссис Фредкин считает иначе.

Моё везение закончилось на рассвете. Когда я вошла в комнату, Герда не спала. Сидела всё в том же кресле при полном параде. Будто и не ложилась. Моя дуэнья смерила меня проницательным взглядом, но возмущаться и читать морали не спешила.

Лгать я не хотела и не могла. Да и на лице, наверное, всё у меня написано было. Я молчала. Герда осматривала меня с головы до ног. И не читала я в её глазах ни возмущения, ни презрения. Только вопрос. Может быть, любопытство — не понять сразу.

— Итак, Эренифация Пайн, — проговорила она торжественно, а я сникла и присела на краешек кровати.

— Ты же знаешь, — комкала я в руках подол платья, — у такой, как я, ничего не может быть правильным. Если ты хочешь знать, то я сама. Сама пошла к Гессу, — и в этот момент мой подбородок резко поднялся вверх, а плечи сами по себе распрямились. Я посмотрела Герде в глаза. — И я не жалею, слышишь?

Герда приподняла одну бровь и сложила губы бантиком.

— Вы, Пайны, всегда отличались умением совершать сумасшедшие поступки. Вкупе с грехом нетерпения — вынь вам да положи — получаем проблемы. Но поздно кричать «Воры!», когда лошадь увели из стойла.

Вы не поверите: в тот момент я оскорбилась, что потерю моей невинности миссис Фредкин сравнила с какой-то украденной клячей.

— Мне нелегко говорить об этом, — нашла в себе силы пояснить своё поведение, хоть не собиралась ни оправдываться, ни раскрывать мотивы своего поступка. — Но, как бы ты ни старалась, я так и не смогла стать образцом порядочности и прочих морально-возвышенных качеств. Не потому что не хотела. Наверное, не всем суждено.

Порядочная девушка страдала бы молча, а я… сделала то, что сделала. Может, потому, чтобы хоть раз испытать настоящее в своей жизни? Ты же не слепая и знаешь: мне уготована участь старой девы. И если уж предстоит постепенно увядать, то пусть у меня останутся воспоминания об этой ночи. О человеке, который стал для меня всем.