– С перенесенными в прошлом травмами?

– Да, наше прошлое было окрашено кровью. Мне, правда, казалось, что Йессика скорее рисуется, чем ищет реальное решение своих проблем. И все же мы близко сошлись в киберпространстве. Я тогда как раз ушла с должности секретаря мадам Ньюхаус и предложила Йессике занять мое место.

– А кто такая мадам Ньюхаус?

– Она умерла пару лет назад. Она была дальней родственницей одной из богатейших семей в США. Известность ей принесли самые экстравагантные вечеринки, которые она устраивала в Голливуде. И случилось так, что Йессика ей понравилась: спокойная, собранная, рассудительная и, как я уже упоминала, с налетом эксгибиционизма. И Йессика получила эту работу.

– В чем заключалась ее работа?

– Личный секретарь, как я и сказала. Йессика занималась приватными делами в организации мадам Ньюхаус и делала это очень аккуратно. Всю официальную деятельность захватило крупное пиар-агентство в Бель-Эйре.

– А что подразумевалось под приватными делами организации?

– Частные вечеринки, – сказала Джой Вианковска. – Неофициальные. И не всегда вписывающиеся в нормы.

– Я вынуждена попросить вас выражаться немного яснее, Джой.

Вианковска повернулась и посмотрела на залитый алым светом Тихий океан. Когда ее взгляд вернулся к компьютеру, выражение лица было уже другое. Серьезнее.

– Она приглашала людей на вечеринки. Снималась в видеофильмах, которые, в свою очередь, служили пригласительными билетами.

– И что это были за видеофильмы?

– Попробуйте догадаться сама, Молли.

– Вечеринки были связаны с садомазохизмом?

Джой Вианковска снова повернулась к огромному океану и проводила взглядом последние лучи заходящего за горизонт солнца. Алый цвет ненадолго сменился более темным оттенком красного, пока весь свет не исчез с поверхности воды.

– Можно и так назвать, – ответила Вианковска. – Для простоты.

– Вы говорите загадками, Джой. Всего несколько дней назад Йессика Юнссон крайне жестоко и с наслаждением убила молодую беременную женщину. Я должна ее найти. И вы можете помочь мне понять, как.

В лице Джой Вианковска почти ничего не изменилось. Она смотрела прямо в темнеющие небеса, не отводя взгляда. Потом медленно кивнула:

– А не могло ли быть так, что при этом Йессика, возможно, использовала… хм… раба?

– Раба?

– Сильного, но не особо умного мужчину, которым она командует и управляет. Чисто гипотетически?

Бергер увидел, что Блум наклонилась ближе к экрану.

– Рассуждая гипотетически, это очень вероятно.

Джой Вианковска поморщилась.

– Во время частных вечеринок мадам Ньюхаус становилась собой. Она выступала в качестве самой известной в Голливуде доминатрикс. У нее был свой раб по имени Роб, безумно сильный, но совершенно чокнутый. И он выполнял абсолютно все ее прихоти.

– Прихоти?

– Приглашенные знали, что приходить на частные вечеринки мадам Ньюхаус не вполне безопасно. И в этом была часть их привлекательности: гостям хотелось пощекотать себе нервы. Всегда был риск, что Роб на кого-нибудь нападет: хоть на мужчину, хоть на женщину.

– Насилие? Секс? Жестокое обращение?

– Ответ «да». На все сразу. Что угодно, лишь бы преодолеть высокий порог апатии мадам Ньюхаус.

– Порог апатии?

– Напрягите фантазию, Молли, вы же не ребенок. Что угодно, лишь бы ее возбудить. В принципе, она всегда находилась в апатии, и требовалось немало усилий, чтобы ее раскачать. Но тогда и все гости тоже возбуждались.

– И личный секретарь тоже?

– Несомненно. Туда ведь стремились попасть, потому что у людей были определенного рода желания, которые требовали чего-то большего, чем старая добрая ваниль. Но вместе с тем приходилось наблюдать слишком многое.

– Все это относится и к Йессике?

Джой Вианковска, нахмурив брови, откинулась на спинку кресла.

– На самом деле не знаю. Когда речь заходит о Йессике, мне снова приходит в голову слово «рисоваться». В ней была какая-то отрешенность, из-за чего с нее все это скатывалось как с гуся вода. Я спрашиваю себя, что ее интересовало больше: впечатление, которое она производит, или ее собственные эмоции. Ей все время хотелось, чтобы ее заметили.

– Кто?

– Кто угодно, кто мог дать ей ощущение, что она существует. Большинство из нас воспринимало эти садомазохистские игры серьезнее некуда. Но насчет Йессики я не уверена. И я не уверена, что Йессика бросила это все из-за того, что ей стало слишком тяжело. Скорее из-за того, что она извлекла из этого мира все и была готова идти дальше искать фигуру отца, чтобы получить его признание в виде осуждения или, возможно, в виде попытки ее остановить.

– Вы говорите, фигуру отца?

– Да, у нее был страшный комплекс отца. Как будто ей всегда не хватало кого-то, против кого она могла бы взбунтоваться… Ой, я слышу стук на лестнице, который ни с чем не перепутаешь: это Ворчун, Весельчак, Соня и Скромник[6] поднимаются на балкон. И после того как эти очаровательные немецкие доги искупают меня в своей слюне, на сцену выйдет и сам принц, Бэррон Кэбот. Так что прощаюсь с вами, Молли. Надеюсь, вы поймаете вашу убийцу.

– Последний вопрос, – сказала Блум. – Вы счастливы, Джой?

Джой Вианковска громко рассмеялась.

– Рискну утверждать, что мой порог апатии весьма высок.

Окно Скайпа погасло. Маленький дом Молли Блум рядом со шведским полюсом недоступности освещался теперь только слабым-слабым светом, струящимся с экрана.

Бергер и Блум сидели молча. Наконец они переглянулись. Выражение обоих лиц было очень трудно расшифровать.

– Вот же чертовщина, – пробормотал, в конце концов, Бергер.

– Кусочки мозаики. В каком-то смысле я ненавижу момент, когда все они встают на место.

– Роб, – сказал Бергер. – И мадам Ньюхаус.

– И фигура отца. Сэм Бергер, стреляющий всей рукой.

Казалось, свет в доме усилился. Бергер и Блум посмотрели на монитор, но там ничего не поменялось. Бергер встал и подошел к своему ноутбуку, но и тот спал в полумраке. Блум кинулась к окну и посмотрела в ночное небо.

И тут она бросилась к Бергеру, схватила его за руку и потащила к входной двери. Распахнув ее, Молли вышла на маленькую веранду.

Небо горело. Желто-зеленая полоса стремительно пролетела по небосклону, как будто мощные порывы ветра развевали гигантскую занавеску. В этом летящем танце она разделилась на части, стала голубой, а потом красной и, наконец, изогнулась огромной дугой. Послышалось тихое потрескивание, еще более тихий вой, а потом полоса рассыпалась на лучи, которые покрыли весь небосклон.