Ди, все больше падая духом, пошла вдоль стены и наткнулась на прислоненную к ней лестницу. Взобравшись по ней и спрыгнув по другую сторону стены, Ди обнаружила там здание, похожее на основной корпус завода, и залезла внутрь через пустой оконный проем.

В первом помещении стояла наполовину сгоревшая стеариновая свеча на полусгнившем столе, рядом лежал матрас с одеялом, прилипшим к стене в странном положении, когда засохла какая-то пропитывавшая его жидкость. Ди включила на мобильном телефоне видеозапись – ей показалось, что уже пора. И ровно в ту секунду, когда ей удалось не провалиться в большую дыру в полу, в дверном проеме появился человек.

Ди посмотрела на него, расстегнула молнию на куртке, но не более того. И тут она узнала лицо.

– Фарида? – спросила она. – Фарида Хесари?

Женщина со стрижкой ежиком пошла по замусоренному коридору, и Ди последовала за ней. Наконец, они оказались в более просторном помещении. Сквозь щели в потолке пробивались лучи серого ноябрьского солнца, освещая пустую, на вид недавно расчищенную комнату. В ней стояли два стула. Фарида Хесари села на один из них, Ди на другой, напротив.

– Вы хорошо выглядите, Фарида, – сказала она.

Фарида Хесари фыркнула; возможно, это был смех.

– Нет, правда, – продолжала Ди. – Вы выглядите хорошо натренированной.

– Я больше никогда не буду чувствовать себя беззащитной, уж это-то точно. Я пришла, чтобы рассказать, что произошло в июле четыре года назад, и всё. Хотите послушать?

– Хочу.

– Мне сказали, что вы меня ищете. Вам уже не наплевать на то, что эти больные ублюдки на свободе?

– Нам действительно не наплевать. Но вас было трудно найти. Вы уехали на Филиппины четыре года назад и с тех пор не появлялись.

– Так рассказывать или нет?

– Сначала один вопрос, – попросила Ди. – Вы были беременны, когда это случилось?

Глаза Фариды Хесари сузились.

– Издеваетесь, ищейка чертова? Это показали бы анализы в Дандерюде, и вы это знаете. Я пришла, чтобы рассказать правду, зачем вы пытаетесь водить меня за нос?

– Простите, – искренне сказала Ди. – Я подумала, что вы или ваша партнерша могли каким-то образом скрыть это. В данном деле это играет большую роль. Эти двое, похоже, нападают только на матерей мальчиков: либо уже родившихся, либо тех, кто скоро должен родиться.

– У меня уже был сын. И если не ради себя, то ради Хосе Марии я должна была выжить в этом кошмаре.

– Его зовут Хосе Мария? – улыбнулась Ди.

– В честь Хосе Марии Сисона, – пояснила Фарида и тень улыбки, казалось, скользнула и по ее губам.

– Филиппинского революционера, да?

– Умная, хоть и из полиции. Национальный демократический фронт – единственная реально работающая революционная организация в мире. Хотя сейчас положение на Филиппинах ужасное, из-за террора свиньи Дутерте.

– Однако ваш сын Хосе Мария не был зарегистрирован в Швеции? У него ведь нет, например, шведского личного идентификационного номера? Значит, он родился не в шведском роддоме? Тогда я не понимаю, откуда о нем узнала Йессика…

– Йессика? Это ее так зовут? То чудовище?

– Я думала, чудовище – это Рейне.

– Одна фигня. Тот здоровенный малый был только продолжением ее руки. Или какой-нибудь другой части тела, уж коль на то пошло.

– Мы поговорим и об этом тоже. Вы жили в центре Тебю, да? В одном из больших домов, стоящих полукругом?

– В Гриндторпе, да. На улице Метеорвеген.

– Вы скрывались там от своей семьи? Вам угрожала опасность?

– Религия – это опиум для народа, – сказала Фарида Хесари. – Моя семья живет, сознательно нарушая законы. Патриархат и религиозность – гремучая смесь.

– И все-таки вы гуляли с Хосе Марией в дневное время? Показывались на людях?

– Я слишком долго пряталась. Мне было восемнадцать, когда мы с Ритвой решили завести ребенка. Один наш товарищ по революционной борьбе, тоже филиппинец, его усыновили в Швеции, дал нам немного спермы. Кроме наших товарищей никто не знал о Ритве. Я спряталась у нее в квартире в Гриндторпе. Просидела в четырех стенах целый год. Мы сами принимали ребенка. А потом я начала гулять с коляской, да. Никто не знал, кто я. Во всей Швеции нет лучшего района, чтобы сохранить анонимность.

– Должно быть, Йессика вас там видела. Вам очень повезло, что вы не взяли с собой сына, когда вышли за сигаретами в то июльское утро.

– Сейчас я это понимаю, – сказала Фарида и тряхнула головой. – Я считаю, что моя семья – больные люди, но они меркнут на фоне этих капиталистических извращенцев. Классическое, черт бы его побрал, подчинение и угнетение.

– Это случилось в воскресенье, Фарида?

– Да, в Гриндторпе было совсем пустынно. Я знала, что придется долго искать открытый магазин. Но я не успела зайти далеко. Она сидела на скамье всего в нескольких подъездах от нашего. У нее были длинные светлые волосы, она улыбнулась мне, спросила, который час. Я услышала за спиной какой-то звук, как бы свистящий такой, но было уже поздно. Я почувствовала страшную боль в голове, но через секунду все почернело.

– Вас ударили по голове. Вы знаете, чем?

– Поленом. Мне еще предстояло познакомиться с ним поближе.

– Если вы в силах продолжать, расскажите, что было дальше, Фарида.

– Для этого я и пришла. Значит, Йессика и Рейне? Типично шведские имена…

– Прямо из народа, – сказала Ди, криво усмехнувшись.

– Я очнулась в подвале. Меня уже раздели догола, усадили на стул и привязали чем-то вроде пластиковых ремней, какими затягивают провода. Стул, видимо, был привинчен к полу. Стены и потолок были покрыты стекловатой или типа того, но оставалось окно с очень толстым стеклом, на уровне земли. Оно выходило в лес, так мне показалось. Эти двое закрыли окно какой-то толстой занавеской, но немного света сквозь нее все же пробивалось. И были видны деревья.

– Что произошло, когда вы очнулись?

– Там был стол. На столе лежал большой нож и полено. А еще был диван. Они сидели на нем, и их почти не было видно в темноте.

Фарида умолкла. Посмотрела на щели в потолке. Просачивающийся через них свет был леденяще нейтральным. Он не осуждал ни мертвых, ни живых.

– Они сидели неподвижно, – продолжила рассказ Фарида. – Все началось, только когда я пришла в себя. Как будто в этот момент подняли занавес. Сначала она сорвала с себя волосы.

– Сорвала волосы?

– Это был парик, светловолосый парик. Под ним у нее оказались темные волосы, подстриженные под каре. Потом она откинулась на спинку дивана, снова исчезнув в темноте.

– Исчезнув в темноте? Вам показалось, что освещение специально так установлено?