– Думается, первый вечер по прибытии не стоит тратить на пустые развлечения. Мы должны показать себя достойными офицерами Сэндайской флотилии и не уподобляться тем, кто, вернувшись с военных действий, сразу торопится в веселые кварталы, – сказал капитан.

Может, кто-то здесь и желал уподобиться, но возражать капитану не решился. Тот продолжал:

– Судзуки-хэсоте, посмотрите, что там пишут о театрах и концертах.

– О, этого добра тоже достаточно. – Судзуки Коскэ, невысокий, круглолицый, с жесткими блестящими волосами, точно облитыми лаком, перелистнул страницу. – В итальянской опере дают «Сороку-воровку». В театре Бао-цзы Чуня идет «Дождь в платанах, или Великая наложница». В зале торгового союза силами хора сотелианской коллегии исполняется кантата Хосокавы Дзёанна «Король Саул»…

– Здесь что, нет национальных театров?

– Отчего же? Вот, пишут: «Новая труппа Усаги Кадзамы представит спектакль "Тридцать лет, или Жизнь игрока" в лучшей современной европейской манере». А вот еще: гастрольная труппа Окуни Пятнадцатой: «Родовые сокровища трех миров» нашего великого Тикамацу Мондзаэмона.

– Тогда я немедленно отправлю вестового за билетами.

– Отлично. Господа офицеры, все свободные этим вечером – готовьтесь к выходу в город.

Не все они хотели бы провести вечер подобным образом. И не обязательно в веселом квартале. К примеру, старший штурман Ватари готов был с жадностью проглотить приложение к столичной «Асахи». Он страстный любитель сёги, международный турнир Ямагучи Хадзимэ – Симон Винавер – в полном разгаре, и в газете публикуются разборы партий.

Но все это придется отложить. Капитан прав. Они должны показать этому городу: каковы бы ни были итоги конфликта с Голландией – военный флот его императорского величества не знает поражений.

Труппа Окуни Пятнадцатой была довольно известна, ведущая актриса не зря носила это славное имя. Пьеса для постановки также была выбрана неслучайно: в ней воздавалась дань дому Мацудайра. Правда, в ней шла речь о другой ветви рода, на Такасаго правили потомки младшего брата первого сёгуна, а не приемного сына. Но на такие вещи нынче мало обращали внимание. И нетрудно было догадаться, что зал будет полон. Однако посланец старшего помощника не только добыл билеты, но и на приличные места. Как ему удалось это – вопросов не задавали, подчиненные у Сато были хорошо вышколены. Настроение по сему поводу было приподнятое. Даже у тех, кто планировал провести вечер повеселее. По нынешним временам, женщины в театры допускались открыто, среди публики было немало привлекательных дам, а эти дамы не упустили случая построить глазки мужественным офицерам в летних кителях с бело-синими шевронами клана Датэ. Пьеса старая, традиционная, если бы ставили ее целиком, шла бы полтора дня, но сейчас из девяти частей охотней представляют первую, пятую и, конечно, последнюю, девятую, про Драконий камень, которая и шла сегодня в гордом одиночестве. Но поскольку «Родовые сокровища трех миров» переиздают не реже, чем шекспировские «Хроники», то все зрители знают, что случилось до начала последнего действия.

Обратно решили пройтись пешком, по ночной прохладе. Разумеется, по пути говорили о просмотренном представлении. Все были согласны, что постановка была хороша, но касательно прочего мнения разошлись.

Во времена Маньчжурской войны, третий сёгун издал указ, запрещающий мужчинам выступать на сцене (естественно, за вычетом театра Но и храмовых танцев), ибо это ремесло отвлекает их от службы в армии и других полезных государству обязанностей. И указ этот официально не был отменен, хотя теперь, по прошествии двухсот лет, соблюдался не так строго, и в некоторых труппах мужчины представляли на театре, правда, пока только в иностранных пьесах. За японские браться не решались. Однако в обществе раздавались голоса в пользу полноценной театральной реформы, которая вернула бы мужчин на сцену.

Самым ярым сторонником этой точки зрения среди офицеров «Марии Каннон» был доктор Вада, противником – старший помощник Сато.

– Спору нет, Окуни Пятнадцатая – превосходная актриса, – говорит врач, – а искусство должно сторониться прямого копирования реальности. Но нельзя же полностью игнорировать правдоподобие! Когда женщина изображает мужчину, который изображает женщину, – это уже чересчур.

– Театр Кабуки в том виде, в каком он существует, – одна из великих национальных традиций. Да, мы меняемся, но традиции есть становой хребет этих перемен. Не говоря уж о том, что женщины по природе своей лучше приспособлены для игры на сцене. Возьмите хотя бы голоса. Одна и та же роль – как ее будет читать актриса-женщина и кукловод-мужчина в кукольном театре? Разница очевидна, и она в пользу женщины, даже если роль – мужская.

– Никто не требует полной отмены традиций. Но после того, как видишь достижения западного театра, некоторые вещи в постановках Кабуки выглядят нелепо. Вот представьте себе, например, что вас играет женщина…

– Ну и что? – Старпом пожимает плечами. – А когда великого господина регента играет женщина? И вообще, Дзюн-сэнсэй, вряд ли я буду настолько знаменит, что меня станут представлять на театре.

– Не надо зарекаться, Тошизо-сан. – На губах доктора привычная ироническая усмешка. – Никогда не надо зарекаться.

Капитан не принимает участия в этом споре. Он погружен в собственные размышления.

В личном деле капитана первого ранга Эномото, хранящемся в императорском адмиралтействе, есть строчка: «Склонен к нестандартным решениям».

Эномото Такеаки не знал, похвала это или упрек. Но тот, кто написал это, не ошибся. При внешней холодности, которая окружающим казалась даже чопорностью, он был импульсивен и подвержен смене настроений. Из нынешней кампании экипаж Эномото вышел без потерь, но было ли то следствием пресловутых нестандартных решений или же просто удачным стечением обстоятельств? Эномото не таков, как его старший помощник, который всегда просчитывает одновременно несколько вариантов развития событий. Сато в Сэндае прозвали Ходячая машина Бэббиджа, и капитан успел убедиться, что прозвище дано недаром. Именно поэтому, выезжая на прием к генерал-губернатору, Эномото помощника с собой не взял. Он хотел во всем полагаться только на себя.

Вчера при возвращении из театра трудно было составить впечатление о городе в свете ночных фонарей. Сегодня, пока он ехал в наемном экипаже, капитан смог видеть Тайхоку во всей красе.

Эномото побывал во многих странах и городах – и когда учился, и по долгу службы. Но даже при этом Тайхоку не мог не удивлять безумным смешением всевозможных стилей – в архитектуре, в одежде и повадках жителей. И даже в растительности. Правда, при беглом осмотре китайский элемент казался преобладающим. Хотя город, основанный при первом сёгуне, Токугава Хидэтаде, около ста лет оставался, как и весь остров, чисто японским. Ну, может, японским с примесью туземцев, ассимилированных завоевателями. И уже после того как пятый сёгун подписал торговое соглашение с династией Мин, китайцы, оценив все выгоды, которые получает Такасаго из-за своего месторасположения, потянулись сюда и, как водится, размножились чрезвычайно. Но, видимо, администрация князя Мацудайры не находила в том вреда. Город, судя по всему, процветал – или это южное солнце и зелень во всем том буйстве, которое отличает весну в этих широтах, создают такое впечатление? Цветущие деревья и кустарники окружали торговые пассажи и особняки, церкви и буддийские храмы, здания банков и биржи.