– Что с ней? – пугаюсь я.

– Шизофрения, – отстраненно говорит Матвей, словно речь идет о чужом человеке. Я чувствую острый, как клинок, укол жалости. Как же так?..

А он продолжает:

– Не смогла пережить смерти брата. Он покончил с собой. Спрыгнул с крыши. Когда отец узнал об этом, ему стало плохо. Не откачали. Да еще и бабушка за пару лет до этого ушла. У матери начались проблемы с психикой, попытки суицида. Счастливая семья превратилась в руины.

Это звучит потерянно, как будто бы он все еще не смирился.

– А сейчас твоя мама как? – осторожно спрашиваю я.

Бедный мой мальчик. Он только кажется самоуверенным, а сам страдает в душе – я вижу это по его глазам, полным боли.

В его глазах стеклянная пыль.

– По-разному, – уклончиво отвечает Матвей, а я срываюсь с места и обнимаю его.

В его голосе все еще таится растерянность, тоска и страх ребенка, которого все покинули.

– Однажды ночью я нашел ее в ванной, без сознания, – говорит он глухо. – Тогда я думал, что это конец. Если и она меня бросит, я сам больше не смогу. Иногда она называет меня его именем, а я не могу ей сказать, что я не он, потому что она начинает плакать.

Я обнимаю его, глажу по черным волосам, шепчу ласковые слова. Я – с ним. Я – его. Я не оставлю, не предам, не растворюсь в ночи. Я буду его защищать от всего мира. Укрою собой.

Матвей жарко обнимает меня в ответ, уткнувшись носом в мою шею. Я знаю, как ему больно, его небо кричит и рвется, а сам он молчит, все терпит. Но теперь он не один. С ним я.

– Я бы убил ее, – слышу я его рваный хриплый голос.

– Кого, волчонок? – спрашиваю я с любовью, гладя его по спине.

– Ту, из-за которой все началось, – шепчет он и вздрагивает, будто в него попала ядовитая стрела.

– Что началось? Если хочешь – расскажи мне все, тебе станет легче.

Он мотает головой и еще крепче прижимает меня к себе так, что я чувствую боль в ребрах. Больше Матвей ничего мне не рассказывает, но я знаю, что он сделает это потом. А может быть, когда-нибудь, когда я соберусь с духом, я расскажу ему о своем грехе.

Обнимая Матвея, я закрываю глаза и вижу перед собой улыбающегося Габриэля. Улыбка знакомая, но я не могу понять, где я видела ее раньше. Влажный поцелуй Матвея спасает меня от дурных мыслей.

– Я так тебя люблю, – говорю ему я, гладя по щекам и глядя в глаза. – Так сильно тебя люблю, как только можно любить кого-то. Я никогда тебя не оставлю, слышишь? Никогда, никогда. Веришь?

– Верю. Я тоже от тебя без ума, – шепчет он мне в висок.

Искры его поцелуев терзают мою кожу, а его тьма такая приятная и одинокая, что я хочу забрать ее всю себе, хочу осветить ее своим светом и спрятать от всех чужих взглядов.

Мы так отвлекаемся друг на друга, что запеканка едва не подгорает – в самый последний момент я выключаю ее. Малиновый пирог готовим мы вместе он и я. А потом ужинаем, сидя друг напротив друга, и он хвалит мою стряпню. Я думаю, что было бы замечательно, если бы мы когда-нибудь стали жить вместе – я бы готовила ему все, что он захочет.

Ночевать Матвей не остается – уезжает, звонко чмокнув меня на прощание и оставив сгорать в мыслях о Габриэле. Зачем он появился? Габриэль в переводе с древнееврейского – «вестник Бога», «помощник Бога», но я знаю, что он – слуга дьявола.

«Беги, – просит уставшим и тихим голосом демон. – Убегай от него, пожалуйста». Но я больше не хочу убегать.

* * *

Покинув ее квартиру, Матвей спускается вниз. Улыбка, с которой он прощался с ней, становится неживым оскалом. В глазах вьется вьюга. Его кулаки сжаты. Он открывает дверь арендованной квартиры, заходит внутрь, распахивает окна, чтобы проветрить комнаты. В духоте он задыхается.

Матвею не по себе. Зачем только он рассказал ей обо всем? Зачем поделился самым сокровенным? А если она догадается? Если все поймет? Что тогда? Все это было напрасным? Он открывает какую-то бутылку, которая стоит по меркам жителей этого дома целое состояние. Пьет прямо из горла. И со стуком ставит ее на стол. Хрипло смеется, и в его смехе совсем нет веселья – только горечь и гнев.

Новый глоток. Он вспоминает ее нежные пальцы, теплые доверчивые губы, смеющиеся глаза. Как этот ангел может быть убийцей его брата? Как? Какой же, должно быть, в ней сидит сильный демон, что ей так легко играть чужими жизнями?

Матвей садится перед мониторами, касаясь шрама на подбородке и пристально наблюдая за Ангелиной, за каждым ее движением. Он постоянно это делает, но не может заметить ее демона. А ему так надоело играть во все это – то приближать ее, то отдалять, вызывать чувства, подсаживать на эмоциональную игру и снова – то отдалять, то приближать к себе, раз за разом понимая, что она все больше и больше начинает от него зависеть.

Ангелина раздевается в своей комнате. Она стягивает домашние шортики, по-детски вытянув руки, снимает футболку. Однако Матвей не ждет, когда она разденется полностью. Он закрывает экран ладонью и опускает голову. Он больше не может. Все зашло слишком далеко. «Я так тебя люблю», – слышит Матвей ее ласковый голос, и в его голове взрываются мысли.

В ярости, охватившей его алым огнем, он швыряет мониторы на пол, и изображение на них гаснет. Он ломает мебель, бьет о стену бутылку, ударяет кулаком по стене так, что на костяшках появляется кровь. Раз, второй, третий. Боль не отрезвляет его, а заводит еще сильнее. Его лицо перекошено от ярости. Мышцы напряжены. В голове – кровавая пена. Он. Должен. Отомстить. Ей. Должен. Должен. Должен. Месть его меч. Выдуманная любовь – щит. Только выдуманная ли она? И любовь ли это?..

Матвей вспоминает брата.

* * *

Он был младше его на три года. Однако при этом казалось, что был старше на пару десятков лет. Не такой, как все, с самого детства. Андрей Веселов. Худенький, вихрастый и большеглазый. Глаза, как у матери, редкого зеленого оттенка – яркого, с бирюзовыми переливами. И ресницы такие же длинные, загнутые вверх, как у девчонки.

Только характер совсем другой. Андрей был робким и отстраненным. Избегал взрослых и не играл с другими детьми, кроме брата, – единственным исключением была девчонка из подмосковного поселка, в котором они жили, переехав из Мурманска. Больше игрушек любил книги. Не катался на велосипеде, медленно бегал, был равнодушен к машинкам, зато быстро читал, считал в уме без запинки и интересовался астрономией. Все знал про черные дыры, нейтронные звезды и пульсары. Но не умел даже еду найти в холодильнике.

Матвей всегда его защищал – благо с детства был сильным и рослым. Если кто-то обижал младшего брата, он приходил и бил его обидчиков. И в детском саду, и в школе. Мать, конечно, ругалась, но отец молчаливо одобрял. У них в семье с самого детства повелось, что Матвей был ближе к отцу, а Андрей – к матери. Матвей ездил с отцом на охоту и рыбалку, ходил на лыжах, учился с ним вместе водить машину, а Андрей мог часами разговаривать с матерью, гулять, читать ей вслух книги. Отец говорил, что это дурь, что нормальный пацан должен заниматься спортом, рубиться в компьютерные игрушки и засматриваться на девчонок, но мать лишь отмахивалась. Говорила, что их Андрюша особенный.