набожный. Но, все-таки, я святой авгур, посвященный и помазанный. Есть ли имя, которое ты уважаешь?

— Шелк, я никого не боюсь, — сказала она и отошла от него.

— Именем Фэа, изыди! Именем Фелксиопы, изыди! Именем Молпы, которой посвящен этот день, а также Сциллы и Сфингс! Изыди, во имя всех этих богов!

— Я хотела помочь…

— Изыди во имя Тартара и Гиеракса!

Она подняла руки, как сделал он, защищаясь от удара Кремня; и Шелк, увидев страх в ее глазах, вспомнил, что Мускус назвал Гиераксом белоголового грифа, жившего на крыше Крови. И тут вернулась вся ночь фэадня: бешеный бег по лужайке Крови под тенью проплывающих облаков; тяжелый удар раздвоенным суком по крыше оранжереи; лезвие топорика, вставленное между створкой и рамой окна Мукор, того самого окна, которое на следующий день он пригрозил закрыть, чтобы запретить ей появляться у Орхидеи.

— Если ты не уйдешь, Мукор, — почти дружески сказал он ей, — я закрою твое окно, и ты никогда больше не сумеешь открыть его. Иди.

Она ушла, как будто ее никогда и не было, оставила высокую темноволосую женщину, которая стояла перед ним; он не увидел и не услышал ничего, но знал это совершенно точно, как если бы вспыхнул огонь или дунул ветер.

Женщина дважды мигнула, ее ничего не понимающие глаза смотрели в никуда.

— Идти? Куда? — Она запахнула на себе сутану.

— Благодари Великого Гиеракса, Сына Смерти, Новую Смерть, чья милость полна и безгранична, — с жаром сказал Шелк. — Как ты себя чувствуешь, дочь моя?

Она посмотрела на него, положив руку между грудей.

— Мое… сердце?

— Все еще быстро бьется от явления Мукор, я уверен; но через несколько минут пульс должен замедлиться.

Она дрожала, ничего не говоря. В наступившей тишине он услышал топот стальных ног.

Шелк закрыл двухстворчатую дверь, которую открыл Кремень, думая о том, что Кремень указал на заднюю часть арсенала. Наверно, солдатам потребуется какое-то время, чтобы сообразить, что на самом деле он позвал их в этот огромный зал рядом с арсеналом.

— Возможно, нам лучше немного пройтись, — предложил он, — и найти удобное место, где ты могла бы посидеть. Ты знаешь, как выбраться отсюда?

Женщина ничего не ответила, но и не стала возражать, когда Шелк повел ее по выбранному наугад проходу. Он обратил внимание, что в основание каждого цилиндра была впечатана черная надпись. Встав на цыпочки, он прочитал одну, на втором уровне: имя женщины в цилиндре (Маслина), возраст (двадцать четыре), и еще что-то, что он принял за подробности об ее образовании.

— Я должен был прочитать твою. — Он говорил с ней так же, как с Оревом, чтобы точнее формулировать мысли. — Но нам лучше не возвращаться. Если бы я сделал это, когда была возможность, я бы узнал твое имя, по меньшей мере.

— Мамелта[12].

Шелк с любопытством поглядел на нее.

— Это твое имя? Никогда такого не слышал.

— Мне так кажется. Я не могу…

— Вспомнить? — мягко предположил он.

Она кивнула.

— Очень редкое имя. — Зеленые огоньки над головой потемнели; в наступившем полумраке он заметил Кремня, который мелькнул в пересекающем ползала проходе и умчался прочь. — Ты можешь идти немного быстрее, Мамелта?

Она не ответила.

— Мне бы не хотелось встречаться с ним, — объяснил Шелк, — по моим собственным причинам. Ты не должна бояться его, он не сделает ничего плохого ни мне, ни тебе.

Мамелта кивнула, хотя он не мог быть уверен, что она поняла его слова.

— Боюсь, он не найдет то, что ищет, бедолага. Он хочет найти того, кто зажег весь этот свет, но я уверен, что это была Мукор, а она уже ушла.

— Мукор? — Мамелта указала на себя и прижала обе ладони к лицу.

— Нет, — сказал ей Шелк, — ты не Мукор, хотя Мукор на какое-то время вселилась в тебя. Она разбудила тебя, как мне кажется, хотя ты находилась в стеклянной трубе. Не думаю, что кто-то мог предположить такое. Теперь мы можем идти чуть быстрее?

— Хорошо.

— Нам лучше не бежать. Он может услышать, и тогда, я уверен, что-то заподозрит; но если мы просто пойдем, то, возможно, сумеем уйти от него. И если мы этого не сделаем, он найдет нас и, без сомнения, подумает, что именно ты зажгла огоньки. Это его удовлетворит, и мы ничего не потеряем, — сказал Шелк и тихо добавил: — Надеюсь.

— Кто такая Мукор?

Он поглядел на Мамелту с некоторым удивлением.

— Ты чувствуешь себя лучше, а?

Она продолжала глядеть прямо вперед, уставившись глазами в далекую стену, и, похоже, не слышала вопроса.

— Я думаю — нет, я знаю — что ты морально рассчитываешь на лучший ответ, который я могу дать; но, боюсь, у меня нет даже хорошего. Я даже близко не знаю о ней столько, сколько хочу, и по меньшей мере две мысли о ней остаются весьма предположительными. Это юная женщина, которая может покидать свое тело или, говоря немного по-другому, посылать свою душу во внешний мир. Она не очень здорова душевно, или, по меньшей мере, я так почувствовал, когда однажды встретился с ней лицом к лицу. У меня было время подумать о ней, и теперь мне кажется, что она не такая беспокойная, как я предполагал. Просто она должна видеть виток совсем по-другому, чем большинство из нас.

— Я чувствую, что я — Мукор…

Он кивнул:

— Сегодня утром — хотя, как я предполагаю, это могло быть и вчера утром — я говорил с… — он на мгновение замолчал, потому что не мог подобрать нужного слова, — с тем, кого я бы назвал экстраординарной женщиной. Мы говорили об одержимости, и она сказала кое-что, на что я не обратил должного внимания. Но когда я шел в святилище — возможно, я расскажу тебе о нем позже, — я обдумал наш разговор и сообразил, что ее слова были исключительно важны. Она сказала: «Но даже тогда что-то останется. Всегда остается». Или что-то в этом духе. Так что, если я правильно понял ее, Мукор, уходя, должна оставлять часть своей души и, в свою очередь, забирать с собой маленькую часть чужой. Мы, боюсь, обычно считаем души неделимыми; однако Писания, вновь и вновь, сравнивают их с ветрами. Но ветры не неделимы. Ветер — движущийся воздух, а воздух разделяется всякий раз, когда мы закрываем дверь или дышим.

— Так много мертвых, — прошептала Мамелта, глядя на кристаллический цилиндр, в котором лежали только кости, немного почерневшей плоти и несколько локонов.

— Боюсь, некоторые из них — работа Мукор. — Шелк какое-то время молчал, мучимый совестью. — Я обещал