– Послушайте, падре! – воскликнул он. – А что, если вы вмешаетесь в эту историю и поможете Пабло Эскобару сдаться?

Он сказал это совершенно внезапно, без всяких видимых причин.

– Это мне было ниспослано свыше, – позднее скажет этот человек, как всегда говоря о Боге со смирением верного раба и доверием любящего друга. Падре же словно стрела вонзилась в сердце. Он помертвел.

Доктор Патарройо, который совсем не знал великого проповедника, был поражен его деловитостью, однако благотворитель оценил состояние святого отца совершенно иначе.

– Падре слушал его вполуха, – вспоминает он, – а сам только и думал, что о моих словах. А под конец так занервничал, что я даже испугался за него.

Благодетель пригласил падре отдохнуть у него в Ковеньясе. Это такой популярный курорт на Карибском море, где прохлаждаются тысячи туристов и заканчивается нефтепровод, по которому проходит 250 тысяч баррелей нефти в день.

Но падре никак не мог успокоиться. Он почти не спал, выбегал из-за стола посреди обеда и подолгу в любое время дня и ночи бродил по берегу.

– О, море в Ковеньясе! – восклицал он, стараясь перекричать грохот волн. – Скажи, я могу это сделать? Я должен это сделать? Ты же все знаешь! Скажи, мы не умрем при этой попытке?

Возвращаясь после этих бурных прогулок, падре какое-то время держал себя в руках, как будто море и впрямь дало ему ответ, и во всех подробностях обсуждал с хозяином дома план дальнейших действий.

Во вторник на обратном пути в Боготу падре окончательно все обдумал и полностью успокоился. В среду жизнь вошла в привычную колею: в шесть утра падре встал, принял душ, надел черную сутану с белым воротничком, накинул поверх сутаны белоснежную мантию и принялся разгребать завалы дел с помощью своей бессменной секретарши Паулины Гарсон, без которой он не мог обходиться уже полжизни. В тот вечер Гарсия Эррерос затронул на телевидении тему, которая не имела ничего общего с тем, что сейчас занимало его мысли. В четверг утром доктор Патарройо, как и обещал, дал положительный ответ на предложение падре о сотрудничестве. От обеда падре отказался и, приехав без десяти семь на телестудию «Интрависьон», откуда транслировалась его передача, выступил с импровизированным обращением к Эскобару. Эти шестьдесят секунд изменили всю его оставшуюся жизнь. По возвращении домой падре поджидали корзина телефонограмм со всей страны и орды журналистов, которые с того вечера уже не теряли его из виду, пока он не выполнил свое обещание отвести Пабло Эскобара за руку в тюрьму. Процесс переговоров вступал в завершающую стадию, хотя будущее все еще терялось в тумане. Общественное мнение разделилось: большинство считало падре святым, однако находились и другие, называвшие его полусумасшедшим. Впрочем, жизнь падре Гарсии Эррероса свидетельствовала о том, что к нему приложимо много эпитетов, но только не этот. В январе падре стукнуло восемьдесят два года, а в августе исполнялось пятьдесят два со дня его рукоположения. Среди влиятельных колумбийцев он, пожалуй, был единственным, кто никогда не метил в президенты. Его седая голова и белая шерстяная накидка, надетая поверх сутаны, были известны на всю страну. Падре был одним из самых уважаемых граждан. В девятнадцать лет он писал стихи, которые затем вышли в сборнике. Позже, тоже в юные годы, Гарсия Эррерос опубликовал еще несколько книг под псевдонимом Старец. За свои рассказы падре получил премию, о которой давно успел позабыть, а за социальную работу снискал сорок шесть наград. И в горе, и в радости он всегда проявлял трезвомыслие, был общителен, любил шутки и анекдоты самого разного свойства, и в решительные моменты чувствовалась его народная жилка; падре хоть и носил белую мантию, но сам белым и пушистым не был, оставаясь в душе истинным сантандерцем.

Жил он по-монашески аскетично в приходском доме ордена эудистов, в келье с протекающим потолком, который запрещал ремонтировать. Спал на голых досках без матраса и подушки, под тонким лоскутным покрывалом, на котором были изображены домики. Покрывало сшили для падре сердобольные монашки. Ему пытались подарить перьевую подушку, но он отказался, считая это небогоугодным делом. У падре были всего одни ботинки, одна смена белья и одна мантия, которые он носил, пока ему не подарят новые. Ел он мало, но отличался хорошим вкусом, разбирался в блюдах и винах, однако избегал приглашений в шикарные рестораны, боясь, как бы люди не подумали, что он платит сам. В одном из таких заведений падре увидел светскую львицу, на пальце которой красовался бриллиант величиной с миндаль.

– Будь у меня такой перстень, – напрямик заявил ей падре, – я бы построил сто двадцать домиков для бедняков.

Ошеломленная дама не нашлась что ответить, но на следующий день прислала ему перстень вместе с любезным письмом. На сто двадцать домиков не хватило, но падре их потом все равно построил.

Паулина Гарсон де Бермудес была родом из Чиапаты, что на юге провинции Сантандер. В Боготу она приехала пятнадцатилетней девушкой вместе с матерью в 1961 году. В рекомендациях, которыми заручилась Паулина, ее называли опытной машинисткой, и это было правдой. Однако она не умела отвечать на телефонные звонки, а когда отправлялась на рынок и составляла список продуктов, он не поддавался расшифровке – столько там было орфографических ошибок. Но, стремясь, чтобы падре взял ее к себе на работу, Паулина прекрасно освоила и телефон, и орфографию. В двадцать пять лет она вышла замуж и родила сына Альфонсо и дочь Марию Констансу; оба стали инженерами. Паулина так устроила свою жизнь, что смогла продолжать работу у падре, и он мало-помалу расширял ее права и обязанности. Секретарша сделалась ему настолько необходимой, что он начал брать ее с собой в поездки, в том числе за границу. Правда, их всегда сопровождал еще один священник.

– Во избежание сплетен, – поясняет Паулина.

В результате она ездила с ним повсюду, хотя бы только для того, чтобы снимать и надевать падре контактные линзы: эту премудрость он так и не освоил.

В последние годы жизни падре оглох на правое ухо, сделался раздражительным и очень досадовал на провалы в памяти. Он все больше забывал тексты молитв и на ходу сочинял свои, произнося их громко и вдохновенно, с видом человека, на которого снизошло озарение свыше. Чем больше народная молва приписывала ему сверхъестественные способности разговаривать с морем и укрощать его стихию, тем больше другие люди считали его безумцем. Когда падре с таким пониманием отнесся к Пабло Эскобару, многие вспомнили, что он сказал в августе 1957 года по поводу возвращения генерала Густаво Рохаса Пинильи, который должен был предстать перед судом парламента:

– Когда человек добровольно отдается в руки правосудия, он заслуживает глубокого уважения. Даже если он виновен.

Почти перед самой смертью, на «Миллионном банкете», который на сей раз удалось организовать с огромным трудом, кто-то из друзей спросил падре, что он будет делать потом, и старик ответил, как девятнадцатилетний юноша:

– Хочу растянуться на лугу и смотреть на звезды.

На следующий день после своего телеобращения падре Гарсия Эррерос явился без предупреждения в тюрьму Итагуи, чтобы выяснить у братьев Очоа, как он может поспособствовать сдаче Эскобара. У Очоа сложилось впечатление, что падре святой. Правда, их несколько смутило одно обстоятельство: поскольку падре сорок с лишним лет ежедневно выступал перед телезрителями, он привык им обо всем рассказывать. Но дон Фабио счел Гарсию Эррероса посланником провидения, и это решило дело. Во-первых, у Эскобара не возникнет по поводу священника подозрений, которые препятствовали ему встретиться с Вильямисаром. А во-вторых, падре, почитаемый в народе святым, вполне может уговорить сдаться всю Эскобарову команду.