– Этта… – хрипло начал он. – Ты…

Прямо за ним что-то шевельнулось, коричневое, черное, белое и серое – по улице шли трое. Люди из прошлого – Терны – один, в твидовом костюме, вытащил что-то из кармана, – наведя прямо на них… маленькое, серебристое.

Пистолет.

Этта толкнула Николаса к кирпичной стене рядом с ними.

Он изумленно обернулся, когда пули, завизжав, вспороли воздух между ними.

– Бежим! – закричала Этта, хватая его за запястье. – Бежим!

Он попытался обернуться, но девушка тащила его вперед, чувствуя скачущий пульс под пальцами.

– Сверни здесь! – скомандовал он. – Мы…

Звук был словно вписан в генетическую память; она не помнила, что слышала его раньше, но сразу узнала по тому, как он взрезал ее до самого костного мозга. Нарастающий вой прорвал тишину, становясь все громче и громче, словно здания подхватывали вопли сирен и повторно обрушивали их на улицы.

– Какого черта? – озираясь, спросил Николас, пытаясь найти источник звука.

– Воздушная тревога, – объяснила Этта, оглядываясь через плечо. Предупреждение о надвигающейся атаке замедлило преследователей, словно те раздумывали, стоит ли продолжать погоню. Нет – Этта едва ли могла дышать, – чтобы прицелиться.

Мужчина выстрелил; пуля прошла мимо, ударив в кирпичную стену позади них. Брызги пыли и осколков хлынули ей на волосы, царапая шею.

– Стойте, черт вас подери! – крикнул один из них. – Не заставляйте нас стрелять в вас!

– Ад и проклятие, – сквозь зубы выругался Николас. Этта слишком на себя сердилась, чтобы говорить. Почему она об этом даже не подумала? Надо было заставить себя покинуть Элис раньше; взять такси; как угодно добраться до Олдуича и как можно скорее скрыться внутри. Это же Блиц, ради всего святого. Элис тысячу раз рассказывала ей, что налеты случались почти каждую ночь.

– Что нам делать? – прокричал он.

Далекий резкий гул заглушил слова, заставив ее искать в облаках самолеты.

– Прятаться под землей! – крикнула она в ответ.

Здешняя Элис сказала, что станции метро используются как убежища – если бы они успели добраться до Олдуича, если бы опередили налет, то могли бы найти проход уже сегодня… Но если бы бомбежка в этом районе города началась раньше, они бы умерли, прежде чем поняли, что по ним ударило.

Терны, казалось, спорили о том же. Девушка уловила обрывки их разговора: «Вернуться!», «Преследовать…», «…не сдохнуть…».

Пробегая мимо убежища на Лестер-сквер, они видели неподалеку станцию метро, но Этта не хотела возвращаться, если оставался шанс сегодня же покинуть Лондон. Терны, судя по всему, надеялись, что они сдадутся, укроются в убежище, а Этту не оставляло чувство, что ее взяли на «слабо», заставив играть в «кто первый струсит». Оказаться в одном и том же убежище с преследователями для них с Николасом означало вновь попасться в сети Айронвуда. Надо было и в укрытие спрятаться, и убраться подальше от Лондона.

Шла война – настоящая, – и они погибнут, если она сейчас же не примет решение.

– Давай вернемся, – предложил Николас. – На площади есть укрытие…

– Нет, – возразила Этта, – укроемся на Олдуиче!

– Нет… другие станции ближе! – Он попытался перекричать сирены. – Если нужно, можно срезать путь через них!

Я вытащу нас отсюда.

Я вытащу нас отсюда.

Я вернусь домой.

Девушка крепко схватила Николаса за руку и потащила вперед. Он попытался развернуть ее, но Этта не поддавалась.

– Мы сделаем это! Если не выведем их к проходу, Айронвуд не узнает, каким мы воспользовались. Надо сбросить их с хвоста.

Мы. Они должны сделать это или вместе, или никак.

– Черт тебя дери… – выругался Николас, но, когда девушка побежала, побежал тоже.

Звук напоминал летнюю грозу – громыхающую окнами их с мамой квартирки, гул, расколовшийся над городом и отдающийся эхом от зданий из стекла и стали.

Из-за свиста казалось, что барабанные перепонки вот-вот лопнут; пронзительный визг стихал перед каждым чудовищным оглушительным раскатом. Кожу покалывало, словно она сейчас отслоится.

Ни теперь, ни когда-либо еще Этта не стала бы жаловаться на звук прохода. Только не после того, что услышала.

Николас вытянул шею, чтобы посмотреть на разрывающие ночное небо тени. Оно выглядело так, словно из каждого самолета изверглись тысячи черных жуков и хлынули на город. От жадного любопытства, которое она раньше замечала на его лице, не осталось и следа.

Этта обернулась – улица позади них оказалась пуста.

– Они ушли!

Девушка поднажала, пока лодыжка не подвернулась на куске щебня. Но Этта не остановилась, не остановился и Николас. Он перекинул ее руку себе через шею и понес девушку вперед, когда они свернули на Кэтрин-стрит.

– Это конец… дороги… – выдохнула она.

– Я вижу других, они идут туда же… – сказал он. Слова клокотали у него у груди, вторя реву самолетов. – Мы почти на месте.

Семьи, пары, полицейские – все столпились перед зданием из красного кирпича. Наверху, над аркой окон, растянулся белый стяг: сначала «ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ ЛИНИЯ ПИКАДДИЛЛИ», потом, помельче: «СТАНЦИЯ ОЛДУИЧ».

Она издала резкое «Да!» одновременно с дрожащим восклицанием Николаса «Слава богу!».

Стоящий возле входа полицейский в темной форме махал всем заходить. Они увильнули от брошенных в панике одежды, постельного белья, игрушек и чемоданов и влились в поток тел. Прежде чем их поглотила толпа, Николас передвинул руку девушки себе на талию. Его вторая рука легла ей на плечи, привлекая ее ближе, вжимая их между десятков людей, смиренно пытающихся пробиться вниз, к бесконечной череде ступенек.

– Мы глубоко? – поинтересовался Николас, глядя на тусклый свет, льющийся с потолка.

– Очень глубоко, – ответила Этта, надеясь, что слова окажутся утешительнее, чем казались. Гром не прекратился, просто стал глуше. Мир вокруг замерцал – электричество не выдерживало бомбежки. Пот лился по спине, и она никак не могла унять дрожь, даже когда они отделились от остальных и направились к восточному пути, как подсказала Элис.

Какая-то часть Этты надеялась, что они смогут просто дойти до конца платформы, спрыгнуть на рельсы и скрыться в туннеле. Никаких хлопот, никакой суеты, никаких вопросов.

Но когда они преодолели последние ступеньки и повернули за угол, она поняла, что у них проблемы – там уже собралась не одна сотня людей. Лондонцы рассеялись по всей платформе, некоторые даже сидели на рельсах. Скученность тел наполняла воздух влажным липким теплом. Многие мужчины и женщины снимали пальто и пиджаки и вешали их вдоль стен. Кто-то даже натянул веревку у входа в туннель.