Я открыла дверь. Увидела, кто там. Ванда, да, но еще Дженис, глава отдела кадров, и мужчина, которого я никогда раньше не видела, в сером костюме и красном галстуке. Они сидели за длинным столом, все по одну сторону. Напротив них стоял стул, уже чуть выдвинутый, как будто ждавший, когда его займут.

Ванда даже не удосужилась изобразить улыбку.

— Будьте добры, закройте дверь, — сказала она. Я не сдвинулась с места. Что-то было не так. Вряд ли Дженис была бы здесь только потому, что я два дня подряд звонила, чтобы сказаться больной, не так ли? А кто этот мужчина в костюме?

Ванда заговорила снова:

— Присаживайтесь, Эмили.

В ее голосе не было тепла. Ни капли участия. Как будто женщина, которую я знала последние три года, была мне не знакома.

— Могу я спросить, в чем дело? — сказала я, войдя и закрыв за собой дверь.

На сей раз заговорила Дженис.

— Сядьте, — сказала она. Ее голос был холоден. Может, мне повернуться на сто восемьдесят градусов? Открыть дверь. Бежать от всего, что, черт возьми, здесь происходит. Так просто. И в то же время так трусливо. Я подошла к стулу и села.

Если не считать единственной картонной папки, лежащей перед Дженис, стол был пуст. Она положила на нее обе руки. Короткие пальцы унизаны кольцами.

— Вам нравится здесь работать, Эмили? — спросила Дженис. Я взглянула сначала на мужчину, затем на Ванду и снова сосредоточила внимание на Дженис.

— А в чем дело?

— Вы здесь всего три года, но зарекомендовали себя как один из наших лучших терапевтов.

Судя по текущей картине и их суровым лицам, комплимента я не ожидала.

— Ммм, спасибо.

— Вам нравится здесь работать?

Я нахмурилась.

— Конечно. О чем вы говорите? Кстати, кто вообще этот мужчина?

— Это, — Дженис махнула рукой в его сторону, — Чед Перкинс из юридического отдела.

— И почему здесь Чед Перкинс из юридического отдела? Неужели из-за того, что последние два дня мне нездоровилось?

— Нет, — сказала она и тут же добавила: — То есть в каком-то смысле, да.

Я посмотрела на Ванду, ожидая разъяснений, но она просто сидела, поджав губы, и смотрела на меня.

— Не понимаю, что здесь происходит, — сказала я Дженис.

Та тихо вздохнула, открыла было папку, но как будто передумала и сказала:

— Эмили, надеюсь, вы в курсе политики нулевой терпимости нашей компании в отношении социальных сетей и потенциальных нарушений Закона по обеспечению доступности и подотчетности в медицинском страховании, верно?

— Разумеется. Но при чем здесь это?

Дженис вопросительно посмотрела на меня, как будто не была уверена, что я говорю серьезно, а затем открыла папку. Я не знала, чего ожидать, но все выглядело не так уж страшно. Лишь несколько бумаг с текстом.

Дженис взяла первую страницу, перевернула ее ко мне и подтолкнула через стол.

— Не могли бы вы объяснить вот это?

Я взглянула на лист. Скриншот. Мое имя, дата — понедельник. Время — 19:45.

— Что это, черт побери, такое?

Все трое без всякого сочувствия смотрели на меня.

— Разве Эндрю Уильямс не один из ваших пациентов? — спросила Дженис.

— Да, но я никогда не…

Я не договорила. Внезапно до меня дошло. Внутри меня все тотчас похолодело. В комнате тоже воцарился ледяной холод. Я снова посмотрела на абзац перед собой, затем на открытую папку. На другие листы бумаги.

— Что еще у вас есть?

Мой вопрос, похоже, сбил Дженис с толку. Она нахмурилась, глядя на меня, посмотрела на Ванду и Чеда Перкинса и откашлялась.

— Еще пять обновлений статуса, в каждом из которых назван тот или иной пациент.

— Кто именно?

И снова Дженис выглядела сбитой с толку, однако сумела быстро взять себя в руки.

— Разве это имеет значение? Каждое обновление статуса содержит грубое или пошлое высказывание о пациенте. Боже мой, Эмили, они же дети.

Я снова облизнула губы. Хотела что-то сказать, но не знала что.

— Обновления начались в понедельник и продолжились во вторник, — продолжила Дженис. — Ванда сказала мне, что, увидев их, она попыталась позвонить вам, чтобы узнать, что происходит у вас в голове, но ответа не было. Ей стало удивительно, когда вы вчера вечером прислали ей сообщение о том, что сегодня будете на работе.

Ванда продолжала смотреть на меня как на пустое место. Или того хуже — на больную. Действительно. Судя по этим обновлениям статуса, я упала в ее глазах ниже плинтуса, оказавшись мерзкой лицемеркой. Единственная проблема: я эти посты не писала.

— Где вы это нашли?

Теперь раздраженный взгляд на меня бросила Дженис.

— Прекратите, Эмили. Не стройте из себя глупенькую.

— Я серьезно. Я этого не писала.

— Тогда кто это сделал?

— Не знаю. Но только не я.

Наконец Ванда подала голос, нахмурив брови и сердито глядя на меня.

— Вы отлично знаете, что это обновления вашего статуса в «Фейсбуке».

— У меня нет учетной записи в «Фейсбуке».

Мне потребовались все мои силы, чтобы не заорать на них. Поняв, что мои руки дрожат, я сунула их под стол.

Ванда закатила глаза и повернулась к Дженис и Чеду Перкинсу.

— Можем мы покончить с этим?

Я повторила еще раз с большим нажимом:

— У меня нет учетной записи в «Фейсбуке».

В глазах Ванды промелькнуло презрение.

— Прекратите, Эмили. Вы в друзьях почти со всеми в офисе, включая меня.

Теперь я лишь качала головой и разинула рот, пытаясь что-то сказать — хоть что-то, что могло бы опровергнуть происходящее. Но, разумеется, сказать было нечего. Я никогда не создавала профиль в «Фейсбуке», но это не имело значения. Для Ванды, Дженис и Чеда Перкинса — не говоря уже обо всех остальных в офисе, — я была той, кто общался с ними все это время. «Лайкала» обновления их статуса. Комментировала их фотки. А потом, два дня назад, сорвалась и сделала то единственное, что превратило меня в изгоя в глазах моих коллег и привело к моему немедленному изгнанию из центра психического здоровья «Тихая гавань».