– Вы у нас новенькая? – С этими словами она подняла ручку, прицепленную к пластиковой подложке.

– Да, – ответила я. И сразу пожалела. Она хищно глядела на меня. – То есть в этой церкви, – уточнила я напоследок. – Я не… Я не местная. – И вышла в ночную тьму.

* * *

Это было, вероятно, где-то в середине апреля. Помню, проблески зелени уже появились на ивах у реки. А вскоре один за другим выпорхнули листья на деревьях вдоль тротуаров – повсюду, куда ни глянь, повылезала зелень, – и однажды после работы я пошла в кредитный союз проверить, сколько у меня скопилось на счету. После этого я пошла в хозяйственный – купить отвертку и наконец починить дверную ручку в ванной, по поводу которой Энн несколько месяцев вынимала мне мозг. Когда я чинила ручку, стоя на коленях, мне пришло в голову заодно починить и текущий кран ванны. Двумя пальцами я выудила из сливного отверстия клок волос, повесила новый рулон туалетной бумаги, а потом собрала грязные полотенца и отнесла их в прачечную самообслуживания. Я их сушила там так долго, что они стали раскаленные, так что я обожгла пальцы, когда доставала их из сушильного барабана. Я сложила их и понесла домой, придерживая подбородком две высокие теплые башенки.

А в последний день моего житья в Миннеаполисе, на рассвете, отправилась к Рому.

Ветер стучал по плохо пригнанным кровельным плиткам на старых башенках викторианского особняка. Я открыла дверь его квартирки ключом, который он мне когда-то дал, вошла, бросила свои вещи у двери и заползла к нему в постель, прямо в обуви и куртке. Он не проснулся, а просто притянул меня к себе и зарылся лицом в мои волосы.

– Прощай, – проговорила я. Мне хотелось, чтобы он проснулся. Мне захотелось снова – в последний раз – походить по его комнате на четвереньках, в ошейнике. Но он лишь чуть шевельнулся. Сунул своего «петушка» мне между ног и уснул еще крепче.

На полке над кроватью стояли часы, и красные цифры светились в утренних сумерках. Утро вползло сероватым просветом сквозь щель между штор. Мне, в куртке лежащей в его объятиях, стало жарко. Через какое-то время я снова взглянула на часы и поняла, что если не потороплюсь, то опоздаю на свой автобус. Но я не могла опоздать на автобус, который должен был через весь город довезти меня до автовокзала, откуда мне предстоял неблизкий путь до Уайтвуда, где мама с миз Лундгрен ждали меня у «Бургер Кинга» возле автобусной станции. Она не особенно обрадовалась, услышав мой голос, когда я наконец ей позвонила. Прошло два года с тех пор, как я с ней последний раз разговаривала, и после вымученных приветствий она брякнула:

– Похоже, пришла пора продать кусок земли.

Когда в высоких окнах полуподвальной квартирки Рома показалось солнце, я выползла из его обмякших рук. И стоило мне только высвободиться, как он сразу проснулся – почуяв, что я ухожу.

– Ты что тут делаешь?

– Меня тут нет.

– Тогда кто это лежал в моей постели, а, гёрлскаут?

– Твоя фантазия!

– Да пошла ты!

Я почувствовала, как его губы, уткнувшиеся мне в голову, разъехались в улыбке.

– Ладно, – прошептала я, отползая от него. – Попробуй поймай!

Я попыталась выскользнуть из его рук, но он притянул меня к себе. Сжал крепко. Я почувствовала – даже через плотную ткань куртки, – как его руки обхватили мою грудную клетку и все кости чуть не затрещали. И мне это понравилось. Мне нравилось, что чем больше я сопротивлялась, тем крепче он меня прижимал. Но я вывернулась из его рук, привстав на кровати. Но, прежде чем успела опустить ноги на пол, он снова обхватил меня за талию и повалил назад. А мне хотелось еще. Еще! Он начал расстегивать пуговицы на моей куртке, и я инстинктивно согнула ноги и ударила его коленом в грудь, да так сильно, что он закашлялся. Он сидел на корточках в своих «боксерах» и ошалело глядел на меня. И тут меня точно с головы до ног окатило холодной водой. Лучи утреннего солнца упали ему на лицо: его кожа с крупными порами выглядела грубой и жесткой, как наждачная бумага.

– Ты чего? – Теперь он окончательно проснулся. Его тощие белые плечи казались прямоугольными на фоне белой стены. Он вытащил пирсинг из языка и теперь произносил слова без своего обычного прицокивания. Вообще, на слух они теперь были мягче, проще и плаксивее.

– Ничего.

И тут он заметил стоящий у двери большой рюкзак.

– А это еще что? Ты куда собралась?

– Я пришла попрощаться.

– Попрощаться? – Он подмигнул: – Возвращаешься в свой У-черта-на-куличках-вилль. Прямо сейчас?

Я рывком встала с кровати, оправила куртку. Пошла к двери, где меня ждал мой рюкзак. Я закинула его за спину, обернулась на Рома, все еще сидящего на корточках посреди кровати. Он прикрыл ладонью левый глаз и сразу стал похож на пирата.

– Едешь туда, где волки едят дурацких собак?

Я помотала головой:

– Это случилось на Аляске. Местная байка.

– Ты сколько не была дома? Почти два года?

– Я говорила с матерью. Все идет по плану.

– Мы же были счастливы вместе, правда? А что ты такого сделала, что не можешь быть счастливой?

– Мне хорошо, хорошо, хорошо!

– Хо-ро-шо. – Он повертел слово во рту, и оно прозвучало снова как бы в новинку.

– Не будь ребенком! – насмешливо сказала я.

Наверное, он заметил в моем лице что-то неприятное, потому что нащупал майку и натянул ее на голову. На мгновение под тонким трикотажем его лицо превратилось в белую маску с черными провалами там, где были глаза и рот. Потом его голова высунулась наружу, и он уже застегивал молнию на ширинке. Он достал из ящика комода сотовый, и я поняла, что могу, как и раньше, говорить с ним нормально, решительно.

– Не веди себя как ребенок. Я просто пришла попрощаться, ясно? Я пришла сказать тебе «спасибо за все» и «прощай».

– По-твоему, я веду себя как ребенок? Послушай, послушай! – Он сделал шаг вперед, еще один и еще, его майка задралась на животе. – Помнишь, ты мне рассказывала про ребенка?

– Про какого ребенка? – Мысль о Поле дуновением ветерка пролетела в мозгу. Я резко вскинула ладонь, жестом затыкая ему рот. – Ни о каком ребенке я тебе не рассказывала.

– Я имею в виду тебя, гёрлскаут! Про самую легкую добычу в мире. Про коммуну хиппи, про девочку-подкидыша.

– Я не то имела в виду, все было не так.

– Ты – Шут!

– Нет!

– Оказываешься на краю пропасти всякий раз, когда делаешь шаг. Бедная маленькая девочка, без обувки и вечно голодная. Кто же о тебе заботился?

– Все было совсем не так! Я была в порядке! В полном порядке!

– Какого ребенка ты имела в виду?

Я вздохнула:

– Никакого. Он умер.