в Вардане для того, чтобы взять с собой князей Убыхии, как их называл Измаил-паша, и привезти в Туапсе. Они должны были до прибытия Измаила взять на себя заботы о содержании и продовольствии отряда.

Я забыл сказать, что Измаил навербовал в Константинополе еще множество людей под разными предлогами. Он был, как уже упомянуто, щедр на обещания и сулил каждому, кто хотел ему служить, золотые горы, это давало ему еще ту выгоду, что он мог показывать вид перед людьми, пожертвовавшими ему деньги, что он имел большие издержки. Но так как он все только обещал и не хотел дать людям, навербованным в Константинополе, даже самые незначительные и необходимые вещи, а только обнадеживал их, что в Абазии они все могут найти, то большая часть их осталась там до его предполагаемого отъезда. С ними поехали: венгерский офицер-ренегат, венгерский еврей, который тоже стал ренегатом, и один американский оружейный мастер, кроме того, три турецких артиллерийских унтер-офицера и два молодых человека из Константинопольской военной школы; пять последних были по рождению абазами, которым Измаил-паша обещал блестящую карьеру. Кроме того, мне был дан в качестве курьера один старый турок по имени Ахмет-Ага. Но больше всего мог нам послужить вначале один старый имам из Шапсугии по имени Хаджи Бороку, который немного говорил по-турецки и знал местных жителей. Не только ничего необходимого не было приготовлено к нашему приезду в стране, но жители даже не имели никакого представления о том, кто мы такие и что нам от них нужно. Туапсе был мне описан как маленький городок, но оказался пустынным местом на побережье. Русские построили на этом месте перед Восточной войной крепость, лежавшую теперь в развалинах. На берегу было возведено 16 домиков из камня, скудно покрытых соломой; только в трех из этих саклей мы встретили лазских купцов, у которых можно было найти холст, соль и столько продуктов, сколько было нужно этим семи или восьми людям на два дня. Во время нашей высадки мы увидели только нескольких абазов, которые боязливо и недоверчиво держались в отдалении с оружием наготове; только после многих и долгих воззваний нашего Хаджи они осмелились приблизиться. Перед обедом стало оживленней: с гор спустилось множество адыгов, они удивленно рассматривали нас своими сверкающими глазами. Так как русские много лет держали в крепости Туапсе гарнизон, с которым окружающие адыги находились в известном общении, то некоторые из этих людей немного понимали по-русски, и звуки польской речи их изумили. Мой Хаджи потратил много труда, чтобы растолковать им, что между поляками и русскими есть различие.

Я расположил мой отряд, насколько это было возможно, под крышей; мы сильно страдали от холода, ветер проникал сквозь каждую щель в стенах, а в саклях мы не могли разжечь большой огонь из опасения спалить соломенные крыши. Морозы были в этом году необычайно сильны, а снег лежал еще повсюду.

Обещанный Измаилом и так называемыми депутатами в Константинополе провиант, как и все остальное, оказался ложью. Мне пришла в Синопе хорошая мысль купить там несколько мешков муки и рису, чего, несомненно, могло нам хватать приблизительно на две недели. Мясо и масло можно было здесь купить по очень низкой цене. Приехавший с нами турецкий фурьер, которому Измаил-паша на все возможные случаи дал 10 000 пиастров[84] (мне Измаил-паша сказал на корабле, что выдал ему 100 000 пиастров), взял на себя заботы о провианте, а так как за деньги ничего нельзя было получить, то купил на них у лазских купцов американские бумажные материалы и менял их потом на продукты. Впрочем, все было так дешево, что за два куска бумажной материи, которые, правда, в Туапсе стоили вдвое против их настоящей цены (три талера за кусок), можно было вполне снабдить провиантом 100 человек в течение одного дня; мы могли, таким образом, если бы наш фурьер не был турком, в течение двух месяцев обходиться тем, что мы имели.

28-го после полудня возвратился наш пароход из Вардане и привез с собой нескольких людей из Убыхии, среди которых были также оба друга Измаила – уорки Хаджи-Керандук и Измаил-Беркок. Через полчаса после их приезда мне стал ясен весь обман. Эти люди, не обладавшие большим влиянием в их родном краю, в Туапсе вовсе ничего не значили, даже, напротив, были приняты жителями очень недоверчиво. Поэтому они хотели добиться, чтобы мы отплыли отсюда и прибыли к ним, пытаясь при этом уговорить меня, что они были очень опечалены плохим приемом нас в Туапсе, жителей которого они сильно ругали, уверяя меня, что удобные квартиры и провиант для всего отряда давно уже приготовлены ими. После ознакомления с Измаил-пашой у меня возникло намерение все открыто обсудить и принять решение. Зная хорошо, что в стране очень много различных партий, решил я поэтому, что о каждой из них мне нужно собрать достаточные сведения. В это время как раз собрались из окрестных мест многие тамады и более тысячи человек из Туапсе, привлеченные любопытством. Я попросил старшин собрать совет и вступил в него со своим переводчиком и людьми из Убыхии. После того как я объяснил им цель нашего прибытия и предложения людей из Убыхии, я задал вопрос их совету, должен ли я отправиться в Убыхию и там ждать второго транспорта или делать то же самое в Туапсе. Мой вопрос к их совету очень польстил тамадам. Единогласно шапсуги обрушились на двух уорков. В их присутствии они заявили, что эти два человека – самые большие обманщики в стране, которые всегда сидят на двух стульях и обманывают и турок, и русских, что у них даже гостеприимство не свято[85] и что они в состоянии всех нас продать русским. Заготовленного провианта эти люди не имеют, это ложь, они не могут ни дать его нам, ни продать, потому что у жителей Убыхии ничего нет, они сами приходят к шапсугам и абадзехам воровать или просить милостыню.

Поэтому тамады убеждали меня не поддаваться на хитрость этих уорков, ибо эти люди всегда замышляют что-нибудь недоброе.

Я знал все это очень хорошо, поэтому решил позволить открытое обсуждение вопросов. Еще в Константинополе я наводил справки и меня особенно предостерегали против убыхских уорков. Вскоре после нашей высадки в Туапсе пришли к моим солдатам несколько дезертиров из русской армии, среди них один старый солдат из бывшей польской армии, который после восстания 1831 года был сослан в Кавказскую армию, перешел от русских к абазам и теперь уже