В первый день были заслушаны рассказы родителей, потерявших своих детей, затем Робин Гийом, назначенный судебным исполнителем, зачитал указ о вызове в суд Жиля де Рэ. Маршала привели, он заявил, что сомневается в компетенции Трибунала, но прокурор отклонил его отвод как безосновательный и "пустой", сочтя его "способом вызвать затруднения и отсрочить наказание за совершенные преступления". Он огласил обвинения, в ответ маршал выкрикнул, что прокурор - лжец. Тогда Гийом Шапейрон протянул руку к распятию и поклялся в том, что говорит истинную правду, а потом призвал маршала сделать то же самое.

Но этот человек, не отступавший ни перед каким святотатством, дрогнул и отказался принести клятву перед Богом.

Шапейрон пункт за пунктом перечислял все преступления де Рэ, предъявил ему обвинение в совершении ряда убийств, отягощенных издевательствами и насилием, в колдовстве и чернокнижии, в том, что он нарушил неприкосновенность Святой Церкви разбойничьим нападением на Сент-Этьен-де-Мер-Морт. Народ, содрогаясь, выслушал Шапейрона. Он потребовал отлучить Жиля от Церкви, во-первых, как еретика, сатаниста, отступника и, во-вторых, как содомита. Жиль пришёл в бешенство от этого обвинительного заключения. Он отказался отвечать на вопросы, предпочитая поносить членов Трибунала, и замолк, как только речь зашла об опровержении обвинений. Тогда епископ и вице-инквизитор объявили его виновным и вынесли приговор об отлучении его от Церкви. Приговор тотчас был обнародован.

На следующий день после того, как Жиль де Рэ изрыгал проклятия на членов Трибунала, его снова привели в суд. Он предстал перед судьями с низко опущенной головой, молитвенно сложив руки. За несколько часов его ярость стихла, он образумился, признал полномочия Трибунала и попросил прощения за нанесенные оскорбления. Ему было объявлено, что об инциденте, происшедшем накануне, будет забыто ради любви к Господу. Начиная с этого дня суд занялся также Прелати и другими сообщниками Жиля. Прокурор, опираясь на церковное постановление, согласно которому исповедь обвиняемого признается недостаточной в случае её "сомнительности, путаности, слишком общего характера, умозрительности, несерьезности", провозгласил, что Жиль должен подвергнуться пыткам. Его просто пугали - барон по закону не мог быть им подвергнут. Маршал попросил епископа подождать ещё один день, клялся, что поведает обо всем перед Трибуналом и публикой. Его оставили одного в холодном каземате.

Что произошло с ним в эту ночь, в одиночестве, когда он наконец понял, что возмездие неотвратимо? Многодневный тяжелый хмель, угар вечных попоек, начал выветриваться из его головы, он очнулся душой и проснулся совестью, ужаснувшись содеянному.

В тот день зал заседаний Трибунала был набит, толпа заполонила лестницы, двор, прилегающие к зданию улочки, преградила дороги. Со всей округи пришли крестьяне, чтобы посмотреть на чудовище. Трибунал собрался в полном составе. Даже те, кто обычно искал себе замену, не выдерживая долгих заседаний, были на своих местах.

Ввели Жиля. За одну ночь он постарел лет на двадцать, был бледен, глаза его сверкали из-под красных век. Повинуясь приказу, начал свою исповедь. Глухим голосом, севшим от слёз, он поведал о похищениях детей, о возбуждающих средствах, которые он использовал, об убийствах, насилиях. Его жертвы стояли у него перед глазами, он описывал их агонию, их хрипы и стоны, признался в том, что погружал свои члены в теплый разверстый кишечник, вырывал сердце из раны лопнувшего, словно зрелый плод, тела. Он встряхивал руками, будто пытался смахнуть капли крови, его невидящий взгляд скользил по пальцам. Казалось, он ничего не видит и не слышит, и никакие силы не смогли бы прервать страшный перечень преступлений. Его голос стал зловещим. Он сорвал покров с самых гнусных злодеяний и приступил к рассказу о том, как ласкал детей перед тем, как перерезать им горло в момент доверчивого поцелуя. В зале царило гробовое молчание, только изредка его прорезали короткие резкие крики обезумевших, потерявших от ужаса сознание женщин, их тут же подхватывали и быстро выносили под открытое небо.

Он не утаил ни малейшей подробности этих жутких сцен. Это произвело настолько сильное впечатление, что увенчанные золотом епископы побелели. Священники, закалённые жаркими исповедями, судьи, которых трудно было удивить самыми страшными признаниями, прелаты, уставшие изумляться злодеяниям, глубинам человеческого падения, перерождению души, осеняли себя крестным знамением, а Иоанн Малеструа встал и целомудренно прикрыл распятие.

Жиль исповедовался стоя, словно в тумане, вспоминал, обращаясь как бы к самому себе, весь свой путь в бездну. Но, когда закончил, силы покинули его. Сотрясаясь от рыданий, он рухнул на колени и возопил: "Боже, смилуйся надо мной, даруй мне прощение!" Он повернулся к народу и с плачем обратился к людям: "Я взываю к вам, к тем, кого я лишил детей! Помогите мне! Молитесь за меня!" Иоанн де Малеструа поднялся, приблизился к обвиняемому, в отчаянии бившемуся лбом о плиты, и поднял его. Сбросив с себя облик судьи, он остался священником, готовым обнять раскаявшегося грешника. И тогда Дух Святый осенил зал, и в едином порыве все опустились на колени и молились за убийцу.

Жак де Пенткетдик, член церковного суда Нанта, зачитал два приговора. Первый был представлен епископом и инквизитором. В нем перечислялись преступления, подлежавшие церковному суду, и в заключение было сказано: "Мы объявляем, что ты, Жиль де Рэ, представший перед нашим Трибуналом, постыдно виновен в ереси, отступничестве, призывании демонов, и за твои преступления ты приговариваешься к отлучению от Церкви и другим карам, предусмотренным каноном". Второй приговор подготовил епископ, он касался содомии, колдовства и осквернения церкви. Жиль выслушал все, низко склонив голову. По окончании чтения епископ и инквизитор обратились к нему со словами: "Теперь, когда вы питаете отвращение к вашим злодеяниям, хотели бы вы вновь быть допущены в лоно нашей матери Церкви?"

Маршал принялся горячо молить их об этом, и наказание отлучением от Церкви было отменено, ему разрешили причащаться. Этим закончился церковный суд. Обвиняемый был уличен в свершенных преступлениях, приговор объявлен, но смягчен благодаря раскаянию маршала. Теперь дело было за светским судом. Епископ и инквизитор передали дело гражданскому суду, и тот, исходя из числа зверских убийств, приговорил Жиля к смертной казни. Виселица и костер ждали также Прелати и других его сообщников.

Жиль жадно, униженно надеялся на милосердие Спасителя, стремился в огне костра избавиться от посмертных вечных мук. В тюремном заключении он углубился в себя и ужаснулся грязи, скопившейся в его душе, рыдая, склонился над собой, не надеясь разгрести горы гнусных наслоений, омывая душу слезами покаяния, осушая ее огнем молитв...

в которой инквизитор Тридентиума размышляет о причинах приумножения ведьм и впервые проявляет леность ума, основанием чему были непреодолённое искушение и нестерпимое зловоние. Основанием, но не оправданием.

Они засиделись далеко за полночь. Элиа теперь понял, чего опасается Джеронимо, но счёл эти опасения преждевременными. "Такие выродки появляются раз в столетие..." "Так это и было в прошлом веке!... Впрочем, дай развернуться ублюдкам, вроде Траппано и компании, так и далеко ли до того же? Тем паче, что времена лучше не становятся..."