– Мы рождаемся с установкой, что жизнь – это страдание,– завороженно произнёс я.

– Точно, именно этого и добиваются пастухи,– учитель самодовольно усмехнулся. – Если жертва принимает эту концепцию, типа, «бог терпел и нам велел», и добровольно соглашается страдать, то к ней даже не нужно применять насилие. Требуется только постоянно подпитывать эту заложенную самой природой уверенность. Вот поэтому во всех религиях нас призывают страдать в земной жизни, чтобы обрести награду после смерти либо в райских кущах, либо в просветлении, либо в Валгалле. Детали несущественны. Увы, вместо награды, нас ждёт всего лишь следующая жизнь, и опять полная страданий.

– Но не все же такие религиозные,– возразил я. – Очень многие люди верят в реинкарнацию.

– И при этом продолжают страдать,– учитель снисходительно хмыкнул. – Не всё так просто, Лис. Даже если ты не поддаёшься на пропаганду, ядовитое семя, заложенное умом в фундамент личности, всё равно прорастёт. Ты можешь его не поливать и всячески игнорировать, тогда растение получится чахлым и забитым. Но из семени лебеды никогда не вырастет роза. А из семени страдания не проклюнется радость жизни.

– Не преувеличивай,– отмахнулся я,– в нашем мире полно людей, которые знают толк в мирских радостях.

– Это ты о так называемых хозяевах жизни говоришь? – ехидно поинтересовался Ворон. – Среди богатых и красивых страдальцев ничуть не меньше, чем среди нищих и уродливых, уж поверь. Чаще даже наоборот. Фотомодели, например, смертельно боятся утратить свою красоту, и каждая новая морщинка становится для них настоящей трагедией. А богачи пребывают в ужасе от того, что не смогут забрать своё богатство в могилу. Впрочем, абсолютно все люди постоянно стремятся заглушить своё изначальное страдание, поэтому пытаются урвать ещё и ещё кусочек от жизни и при этом совершенно разучились ценить то, что уже имеют.

– Но разве наша жизнь не полна страданий на самом деле,– попытался возразить я,– это же объективно.

– Наша жизнь – это просто сосуд,– учитель сочувственно улыбнулся,– пустой сосуд. Только от тебя зависит, наполнишь ли ты его болью и страхом или радостью и душевным покоем.

– Если я правильно тебя понял, то от нас ничего вообще не зависит,– я невесело усмехнулся. – Мы ведь так или иначе умираем, а значит, испытываем страдание в момент смерти. От этого никуда не деться. Получается, семя страдания заложено в нашу человеческую природу изначально.

– Чушь! – Ворон небрежно отмахнулся от моих слов. – Нам внушили мысль, что смерть связана со страданием, но это заведомая ложь. Смерть – это просто зародыш новой жизни, не более того. Для того, чтобы заложить позитивную основу своей жизни, людям нужно всего-то осознать эту простую истину и научиться правильно умирать, так, чтобы боль и страх не посещали их мысли и чувства в момент перехода.

– Но физической боли не всегда удаётся избежать,– я по инерции продолжал спорить, хотя в душе был согласен с учителем.

– Лис, ты не путай ощущения с ментальными концептами,– пожурил меня Ворон. – Физическая боль – это просто один из сигналов нашего тела. Страданием боль делают наши оценки. Ум окрашивает полученный сигнал негативными красками, но это просто очередной штамп, почерпнутый нами из ноосферы. На самом деле мы страдаем только от того, что так положено, так нам повелели пастухи. Вон буддисты, так те вообще призывают своих адептов испытывать отвращение к сансаре. И ведь многие из них действительно испытывают. Ты только подумай, что получается. Мы, истинные хозяева своей реальности, послушно уродуем свои жизни в угоду каким-то пришлым паразитам. Вот это по-настоящему отвратительно.

– И что ты предлагаешь? – я решил разом перейти к конструктивным действиям. – Создавать свои ментальные конструкты взамен тех, которыми пастухи нас гнобят?

– Ты же не думаешь, что это так просто? – учитель горько усмехнулся. – Создать мыслеформу недостаточно, нужно ещё, чтобы она овладела массами. А для этого требуется грамотно внедрить её в общественное сознание и накачать подходящими энергиями. Люди пока не научились таким техникам, это прерогатива пастухов. Мы не в состоянии им противостоять на равных, мы можем только защищаться.

– Как можно защититься от ноосферы? – уныло пробормотал я.

– Не позволяй собой манипулировать,– учитель ободряюще похлопал меня по плечу. –Принимай как данность только то, что можешь проверить, а остальное пусть остаётся в статусе «возможно». Никто не может тебя заставить верить пастушьим сказкам. Свобода выбора – это несравненное право свободного человека, и нужно научиться им пользоваться.

– Сам же говорил, что пастухи используют выбор как инструмент для своих манипуляций,– возразил я.

– Это правда,– в голосе учителя я заметил какие-то нервозные нотки. – Нам подкидывают симулякры выбора, чтобы заставить нас согласиться с извращённым положением вещей. Когда ни один из предложенных вариантов не является приемлемым – это лишь подобие выбора, нас просто вынуждают выбирать меньшее из зол. Но при этом мы всё равно выбираем зло, как ни крути.

– Но как быть, если других вариантов просто не существует?

– Мы сами творим свою реальность,– учитель невесело усмехнулся. – Если ты не в состоянии реализовать приемлемый вариант – это вовсе не значит, что его в принципе не существует, просто ты его не видишь. Что ж, такое случается. В таком случае лучше вообще отказаться от выбора, нежели добровольно соглашаться на то, что сам считаешь злом. Впрочем, это лишь моё мнение, тут каждый решает сам.

Мысль была не такая уж тривиальная. Вне контекста она прозвучала вроде бы логично, но что-то мне подсказывает, что применимость Воронова метода в реальной жизни довольно сомнительна. Впрочем, долго обдумывать этот вопрос у меня не получилось, поскольку мы незаметно дошли до землянки. Ворон смахнул прошлогоднюю листву с деревянной дверцы и повернулся ко мне.

– Лис, ты ведь помнишь, как меня можно разбудить в случае чего? – он внимательно смотрел мне в глаза, словно хотел убедиться, что я проникся смыслом его слов. – Если тебе что-то понадобится, да хоть просто посоветоваться, ты, пожалуйста, не стесняйся. Ничего страшного не случится, если я проснусь немного раньше срока.

– Не волнуйся, папочка,– я скорчил умильную рожицу,– я буду паинькой и не стану безобразничать в твоё отсутствие. Спи спокойно, Ворон,– добавил я уже серьёзно,– я способен позаботиться о нас с Никой.

– К чему эта бравада,– посетовал учитель,– на тебе ведь теперь лежит ответственность за троих.

Пару секунд я переваривал его странное высказывание, а потом до меня дошло.

– Ника ждёт ребёнка,– завороженно пробормотал я.

– Вижу, она пока с тобой не поделилась этой новостью,– улыбнулся Ворон. – Это будет девочка.

Да уж, новость была прямо-таки сногсшибательная. Я стану папой. Не знаю, что должны чувствовать женщины, когда у них под сердцем зарождается новая жизнь, если даже мы, мужики, буквально шалеем от перспективы стать отцом. Я даже не заметил, как ноги сами понесли меня обратно домой, к моей малышке, вернее, теперь уже к двум малышкам.