Еще мне показали шкаф, в котором двадцать лет хранилось донорское сердце, огромный холодильник со стальными запорами, установленный в отдельном помещении.

Я уважительно покачала головой:

– Действительно, очень солидно выглядит. А это что? – У стены стоял продолговатый массивный предмет, выглядевший здесь абсолютно нелепо. – Древнеегипетский саркофаг?

– Мы не знаем, что это, – улыбнулся мой сопровождающий. – Господин Берг сказал, что эта вещь должна стоять здесь столько, сколько понадобится. Особого ухода она не требует.

– Что в нем? – У меня даже кончики пальцев похолодели от любопытства.

– Он заперт, его никогда не открывали. Может быть, ключ от него находится у вашего отца?

Я, не дослушав ответ, уже поднимала крышку саркофага. К общему удивлению, она поддалась. Саркофаг был пуст. Я разочарованно вздохнула.

Когда мне разрешили сменить диету на привычную, первым делом я попросила принести мне баночку меда.

– Тайк, а Тайк, – Васильевна сидела у меня уже часа полтора и уходить не собиралась. Полковник по имени Тимофей ждал ее в машине на больничной парковке, а Светка тянула время, чтоб он не воображал там себе. Высокие отношения, чего уж там… – а чего это на тебе понаписано?

Я опустила взгляд к обнаженным рукам.

– Это древнеегипетский алфавит.

– И чего, ты его знаешь?

– Выучила.

– Так ты сама это все писала?

– На бумажке – сама, а на кожу, конечно, татуировщик переносил.

– Что? Что это все значит?

– Ну, тут написано, кто я, имя, возраст.

– А вот это вот? – Светка ткнула пальцем в ямочку у локтя.

Там было написано: «Доктор Шторм, гипнотизер и насильник», то есть не конкретно этими словами, но ближайшими по соответствию. Но сказать это Светлане свет Васильевне я не могла, как и о том, что специально отправила ее туда на прием, опасаясь, что тесть Димочки Шторма отмажет его, в новостях ничего не покажут, и я не узнаю о реакции полиции на мое анонимное сообщение.

Татуировка была уже совсем бледной. Ее можно не восстанавливать, эта строчка в ежедневнике уже неактуальна.

– Однажды я поняла, что страдаю частичной амнезией, – приговорила я вслух. – Поэтому стала записывать некоторые вещи.

– А почему не на бумажке?

– Потому что при потере памяти человек может забыть, что и где он записал. А кожа всегда при мне.

– Логично, – Васильевна любовно погладила мою руку. – Ты самая загадочная женщина из всех моих знакомых, Таисия Берг. Если б я книжки писать умела, я бы про тебя роман изваяла, честное слово. И назвала его как-нибудь вычурно – «Медовая змейка».

Я рассмеялясь:

– Медовая, понятно, я мед люблю. А почему змея?

– Не змея, а змейка, есть в тебе что-то… – Она прищелкнула пальцами – Манера такая, ты сначала смотришь не мигая, как будто не на собеседника, а сквозь него, а потом делаешь быстрое движение, как бросок.

Мы еще немножко поболтали, к моему облегчению не обо мне, а о сложной судьбе полковничьей невесты.

Я слушала Светку рассеянно. Мысли, зацепившись за слово «полковник», перескочили на майора, я подумала, что он меня ни разу за это время не навестил. В тот день он вызвал мне «Скорую», я четко слышала его голос, но потом куда-то пропал. Даже когда ко мне приходил с допросом следователь Коростелев, ни словом о майоре не обмолвился. Сказал, должна каждодневные молитвы возносить за то, что мимо какой-то охотник проходил. Какой-то охотник… Славигорского насильника, которого он подстрелил, взяли под стражу прямо в больничной палате. Он действительно служил в полиции, но вещественные доказательства, полученные при обыске, указывали, что он планировал убийство по крайней мере трех жертв. Я попалась на его пути случайно, и в материалах дела значилась четвертой. Доктор Шторм наказания избежал. Занятия гипнозом не подпадали ни под одну из статей Уголовного кодекса, показаний жертв не было, вполне возможно, что первую свою попытку насилия Дмитрий совершил с подставной пациенткой. Правда, жена его все равно бросила, и доктор Шторм лишился поддержки всесильного тестя. А после серии статей, которой разразились «Славигорские ведомости», Шторму пришлось закрыть практику и уехать из города. Хотя Еськов, опасаясь судебного иска, никаких имен не упоминал, разразившись инвективами против поругания врачебной этики в целом.

Про все это мне рассказал Коростелев, когда наш допрос перетек во вполне дружескую беседу. Следователь был довольно приятным молодым человеком, но когда он попытался пригласить меня на свидание, я твердо отказалась.

– Не хотите расстраивать своего жениха? Или не встречаетесь с нищебродами? – спросил он обиженно. – Кто я, скромный чиновник, и кто вы – наследница миллионного состояния.

– Не в этом дело, – я взяла его за руку, на безымянном пальце белела полоска от недавно снятого обручального кольца. – Думаю, что ваша жена нашего свидания не одобрит.

В утро дня выписки я прогуливалась в парке. Самочувствие было неплохим, настроение сносным, погода великолепной. Высокий мужчина в докторском халате шел по дорожке с видом повелителя мира. Его черные волосы контрастировали с белоснежной крахмальной тканью халата, длинные глаза равнодушно скользнули по мне, сидящей на скамейке под цветущим кустом сирени.

Он вежливо кивнул.

Я поздоровалась:

– Кажется, вы именно то мировое светило, которое меня оперировало?

Он присел рядом, у него были изящные руки, смуглые, жилистые с длинными пальцами.

– Как вы себя чувствуете? – У него был пробирающий до мурашек низкий голос.

– Немного растерянной, – честно ответила я. – Я не привыкла к равнодушию окружающих меня мужчин.

– А я равнодушен?

– Мне почему-то так кажется.

Он перевел взгляд на мои руки:

– Красивые браслеты.

Вдалеке залаяла собака. Он поднялся:

– Простите великодушно, мне пора.

– Спасибо.

– За что?

– За вашу хорошую работу, – я прикоснулась кончиками пальцев к груди.

Он кивнул и ушел в сторону больничных корпусов.

Тут же ожил мой мобильный в кармане халата, звонила мама, которая приехала забрать меня домой.

Дома было здорово, многолюдно, суетливо и весело. Близнецы оккупировали верхний этаж, заняв свои старые детские, мне, как не вполне здоровой, выделили мою же спальню, а мама с отцом расположились в гостиной.

В кухне пахло запеченным мясом, клубничным вареньем и пирожками. Мама любила и умела готовить, и то, что могла при желании купить любой славигорский ресторан вместе с обслугой, ее кулинарного подвига не останавливало. Меня усадили за стол, сунули под нос тарелку с молодой посыпанной укропом картошкой.