Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встретившись с Каталиной в больничном коридоре, Ксения спросила:
– Что вы с ней сделали?
Та безразлично пожала плечами:
– Я ничего не делала. Подумай сама. Я цыганка, я попросила фотографию… разве нужно было еще что-то делать?
– Вы хотите сказать…
– Расспросив Ника, а потом тебя, я поняла, что она суеверна. Суеверный человек не требует особых хлопот. Собственное суеверие пожирает его с потрохами.
Веру, конечно, уволили. Иначе и быть не могло. Увидев фотографию, Илона сейчас же догадалась, где и когда ее сделали, и у нее появились вполне конкретные предположения относительно того, каким образом фотография попала к черной колдунье. Будучи приперта к стенке, Вера категорически отрицала всякую свою причастность к интригам против ее величества, однако в конце концов призналась, что после недавнего и в общем-то совершенно незапланированного визита племянницы из ее альбома исчезла одна из фотографий. Какая именно? В тот вечер ей так и не удалось этого вспомнить. Она подумала, что Ксения забрала свою. Вера понятия не имела о том, что она замышляет. Обратиться к ведьме – это же уму непостижимо! Это варварство какое-то! Бесстыдство! Мракобесие!
Никакие поклоны и приседания ей не помогли. Ее уволили в тот же день. Единственным звеном, выпавшим из цепочки, оказалась, как это ни парадоксально, виновница торжества Каталина. Илона так и не сообразила, что цыганка во дворе и мачеха Ника – одно и то же лицо.
– Ну вот, она высказала все, что обо мне думает, и теперь снова не желает со мной общаться, – убитым голосом сообщила матери Ксения. – А ведь я всего-навсего сперла какую-то дурацкую фотографию!
– Хо-хо! – откликнулась та, гремя сковородками. – Всего-навсего сперла фотографию, всего-навсего отдала ее цыганке…
– Но Каталина не причинила ей никакого вреда! Она сама мне сказала, и я ей верю. Она сказала, что ее род один из самых древних в Европе. И что женщины этого рода никогда не занимались черными делами. Илона просто дура. Суеверная дура. И я… я жалею только о том, что не мне она обязана счастьем ежедневно видеть в зеркале свое опухшее, покрытое корками лицо!
– Ты любишь человека, который пострадал из-за нее, и это тебя извиняет. Что касается Веры, то, думаю, в ближайшее время мы найдем выход из положения. Во всяком случае, с голоду она не помрет, это точно… И вообще ей давно уже следовало уволиться из этой компании. В тот самый день, когда она узнала правду о тебе и Никите. Нет же, ей было жаль себя, жаль своей зарплаты… все как всегда. Так что наша Вера, строго говоря, тоже получила по заслугам.
– Здорово ты приложила свою младшую сестренку.
– А где ты видела сестер, которые дружат?
От матери же она услышала еще один комментарий, который ее позабавил:
– Знаешь, я даже рада, что она (речь шла уже не о Вере, а об Илоне) приписывает все эти злодейства тебе, а не Каталине. Оказывается, новая подружка Ника водит знакомство с цыганами и в случае чего может напустить на человека черт знает какую холеру! Очень хорошо. Пусть так и думает. Это заставит ее держаться от тебя подальше.
Ксения попыталась представить изящную, утонченную, высокообразованную Каталину в облике зловещей цыганки, наводящей чары на ни в чем не повинную жертву, – и не смогла. Это было слишком дико, слишком невероятно.
* * *
Гуляя с Ником по больничному парку, Ксения рассказывает ему о проделках эриний, которых регулярно навещает, к вящему негодованию Матильды. Их запахи заставляют мордастую собственницу брезгливо топорщить усы и расфуфыривать хвост.
Первой навстречу Ксении кидалась Алекто. Каталина уверяла, что маленькая негодяйка чует ее за версту. Она еще только подходила к подъезду, а Алекто уже завывала от нетерпения на тумбочке около входной двери. Дальше – согласно ритуалу. Взлететь шагнувшей в квартиру Ксении на плечо, ткнуться в шею, обмусолить мочку уха – и все это, непрерывно мурлыча, вздыхая, пофыркивая, постанывая и издавая еще тысячу звуков, казалось бы несвойственных кошачьему племени.
Ксения вернулась домой неделю назад, как только Ник счел это возможным.
– Все в порядке, Ксюша. Можешь ничего не бояться.
– Откуда такая уверенность?
Он промолчал.
– Ты говорил с ней? – не отставала Ксения. – С Илоной.
– Да.
– Ты сам ей позвонил?
– Не я. Она.
– Вот сука! После всего, что… – Ей потребовалась минута, чтобы овладеть собой. Минута, полная солнечных лучей, пробивающихся сквозь зеленую листву, и соловьиных трелей в ветвях густого кустарника по обе стороны аллеи. – Какого черта ей было нужно?
Ник усмехнулся, поглаживая пальцем один из жутковатых шрамов на щеке.
– Она просила, чтобы с нее сняли порчу. Избавили ее от этого ужасного псориаза и этой ужасной бессонницы. Врачи ничем не могут ей помочь. Она даже в церковь ходила, представляешь? Батюшка выслушал ее и наложил епитимью. Трижды в день читать «Отче наш», трижды в день еще что-то, перед сном «Покаянный канон» – и так в течение десяти дней. При этом пост, воздержание и прочее. Не пить, не курить, не сквернословить… – Он снова усмехнулся. – Ее хватило на один день. После чего она плюнула на молитвы и решила прибегнуть к более простому и действенному средству – заключить со мной сделку. Я обязуюсь избавить ее от всех напастей, а она обещает исчезнуть из моей жизни навсегда.
– Блин, – буркнула Ксения, глядя на носы своих кроссовок, – как же ты ее избавишь? Я хочу сказать, кто может избавить ее от того зла, которое она сама себе причинила?
– Ну может, достаточно просто сказать, что я ее прощаю, и весь ее невроз пройдет сам собой?
– А ты готов? – спросила Ксения шепотом, поворачиваясь и глядя ему в глаза. – Готов сказать, что ты ее прощаешь?
Его лицо уже не пересекают полоски пластыря. Накануне сняли и швы, так что теперь ничто не мешает оценить ущерб, причиненный ему наемниками этой достойной женщины. Спасибо хоть края порезов оказались ровными и сошлись безо всяких узлов и уплотнений.
– Готов, если это послужит гарантией твоей безопасности.
– Если… – пробормотала Ксения. – А если нет? Ведь есть еще Борис.
«Он не потерял ничего от своей красоты, – сказала Каталина, которая увидела его первой. – Но его обаяние стало темным, как у Таммуза». Таммуз или не Таммуз, но нечто демоническое в его облике и впрямь появилось.
– С Борисом поговорили.
– Господи! – перепугалась Ксения. – И как он после этого разговора? На ногах-то стоит?
Ник посмотрел на нее с упреком.
– Поговорили – это значит поговорили.
Интересно кто? Не иначе как Вадим…
– И что же?
– Как мы и предполагали, он здесь ни при чем. О нем можно забыть. Он уже сыт по горло всеми этими разборками и хочет только одного: спокойно дожить до пенсии. Илона даже не посчитала нужным оплатить его лечение, так что теперь он для нее всего лишь придаток к рулевому колесу, ничего более. Что ж, мужика можно понять.