«Вселенная для меня – это связь, общение, – говорит Лупита. – Терять это – значит медленно умирать».

Все большее количество данных подтверждает правоту Лупиты. Осознание того, что социальные связи буквально поддерживают в нас жизнь, началось в 1950-х, когда эпидемиолог Мичиганского университета Джеймс Хаус задумал амбициозный проект: оценить состояние здоровья жителей целого города.

Хаус с коллегами наблюдали за жителями Текумзе, что на юго-востоке Мичигана. В 1982 году они обнародовали тревожные результаты. Оказалось, что после поправки на возраст и другие факторы риска вероятность смерти в ближайшие десять лет тех взрослых, кто сообщал о меньшем объеме социальных связей и дел, удваивалась{284}. Похоже, что отделенность от общества убивала их раньше срока.

Через шесть лет Хаус с коллегами написали для журнала «Science» анализ, в котором рассмотрели не только текумзийский проект, но и данные последующего наблюдения за тысячами людей из самых разных точек планеты – от графства Эванс, штат Джорджия, до шведского Гетенберга, – а также результаты лабораторных тестов и опытов на животных{285}. Они заключили, что социальная изоляция опасна для здоровья так же, как ожирение, гиподинамия и курение. Доказательства были не менее убедительны, чем в этапном докладе правительства США от 1964 года, где рак легких был официально увязан с курением.

Статья Хауса произвела немалый эффект. В период, когда ученые только начинали понимать, что сознание может влиять на здоровье, идея о том, что социальная жизнь важна не меньше, чем такие материальные факторы, как питание и курение, была революционной. С тех пор эпидемиологи собрали новые доказательства в поддержку открытия Хауса. В 2010 году американские ученые проанализировали данные 148 исследований, в которых наблюдалось более 308 тысяч человек, и сделали вывод, что дефицит прочных социальных связей удваивает риск смерти от всех возможных причин{286}. Это подтверждает открытие Хаусом того, что социальная изоляция – по крайней мере, в западных обществах – вредоносна так же, как курение и алкоголизм, и позволяет предположить, что она опаснее гиподинамии и ожирения.

Конечно, при наличии социальной поддержки мы живем здоровее. Нам кто-то готовит, водит к врачу и ворчит, требуя не курить и не пить. Это оказывает мощное действие, но даже с учетом этого разница в смертности сохраняется. Люди, находящиеся в сердечных отношениях, ведущие насыщенную жизнь и чувствующие себя встроенными в группу, «не так часто болеют и живут дольше» – это слова Чарльза Райзона, профессора психиатрии и изыскателя в области медицины сознания и тела из Университета Висконсина в Мэдисоне. «Возможно, это единственное значительное поведенческое открытие в мире»{287}.

Если вернуться в 1988 год, то, когда Хаус с коллегами опубликовали свой этапный анализ, они предупредили, что западное общество меняется в сторону, чреватую разрушительными последствиями для здоровья. Они отметили, что по сравнению с 1950-ми взрослые американцы семидесятых реже вступали в добровольные организации, реже неформально навещали других людей и чаще проживали одни.

Число браков и беременностей тоже шло на спад, и это означало, что в XXI веке возникнет устойчивый рост пожилого населения без супруг(ов) и детей. Исследователи предостерегли: «В тот самый миг, когда мы открываем важность социальных отношений для здоровья, их доступность и распространенность могут снижаться».

Прогнозы Хауса были верны. Западное общество продолжило дробиться. За последние двадцать лет в США сократился средний размер семьи. По данным переписи 2011 года, 32 миллиона человек в стране сейчас живут одни; это 27 % семейств против 17 % в 1970-м{288}. В 1985 году исследователи спросили у репрезентативной выборки американцев, сколько у них есть доверенных лиц, и самым частым ответом было «три». В 2004 году исследование повторили, и чаще всего ответом был «ноль» – так сказали 25 % респондентов{289}.

В разлуке с любимыми мы говорим, что нам больно. Вы можете счесть это метафорой, однако эксперименты с применением сканирования мозга показывают, что высказывание сверхъестественным образом точно.

Оказывается, что переживание социальной отверженности (когда не берут в игру) предоставляет негативную социальную обратную связь или при виде фото усопших близких – активизирует те же отделы мозга, что и физическая боль{290}. Когда общество отвергает или изолирует нас, мы испытываем не просто печаль. Мы ранены и ощущаем угрозу.

Аналогичным образом исследователи стресса обнаружили, что организм реагирует на социальный конфликт – критику или отвержение – так же, как на неизбежный физический вред. Не случайно, что одним из самых распространенных страхов является боязнь выступления перед аудиторией или что одним из самых эффективных инструментов для запуска реакции «бей или беги» слывет социальный стресс-тест Триера, в ходе которого волонтерам приходится выступать перед судьями, сидящими с непроницаемыми лицами. Выполнение тех же заданий без свидетелей дается несравнимо легче.

Дефицит социальных связей – ситуация не острая, однако со временем может оказать не менее токсичный эффект: традиционные показатели стресса у одиноких людей могут быть выражены слабо, однако у них высок фоновый уровень воспаления и гормонов стресса со всеми вытекающими проблемами для здоровья{291}. Социальная поддержка, похоже, защищает нас и от трудностей – люди, ее лишенные, гораздо больше восприимчивы к другим стрессогенным нагрузкам.

Но почему социальное отвержение и изоляция оказывают столь сильное воздействие? Быть без друзей несладко, но вряд ли это дело жизни и смерти. Вот в этом я ошибаюсь – так говорит Джон Качиоппо, психолог из Чикагского университета, штат Иллинойс, и, вероятно, специалист мирового уровня по одиночеству{292}.