В комнату вошел ангел.

Благодаря очень светлым волосам казалось, будто голову этого существа обрамляет нимб. Его зеленые глаза сияли, подобно изумрудам. Демон не мог быть столь красив. Но он был одет во все черное – рубашку, брюки и перчатки, а в вытянутой руке держал пистолет.

Девушка видела его прошлой ночью в комнате Мэддокса, когда того закалывали. Этот человек не участвовал в зверстве, но следил за происходящим. И даже не пытался помочь.

– Эшлин, – позвал он, выискивая ее взглядом.

От страха у нее сжалось горло. «Он знает мое имя? – удивилась она про себя. – Почему Мэддокс не пришел? Он уже решил забыть обо мне? Может, теперь он хочет, чтобы я умерла?»

Стараясь не застонать, она вышла вперед, закрывая собой Данику.

– Я здесь, – попыталась выдавить из себя она, опасаясь, что ее вот-вот застрелят.

Но этого не произошло.

Мужчина оставался на месте, хотя его взгляд перемещался по комнате, пока не остановился на Эшлин, а затем он произнес:

– Пошли со мной.

Девушке показалось, будто ее ноги приросли к полу, и она не могла пошевелиться.

– Зачем? – спросила она.

– Объясню по дороге. Поторопись. Если они тебя увидят, я уже не смогу помочь, – ответил ангел.

Внезапно Даника, превратившаяся в настоящее воплощение ярости, оказалась впереди Эшлин и заявила:

– Она никуда с тобой не пойдет. Никто из нас не сдвинется с места независимо от того, сколькими пистолетами ты станешь в нас тыкать. Все вы – и ты, и твои приятели – можете отыметь себя сами.

– Может быть, позже, – сухо произнес мужчина, не отводя глаз от Эшлин. – Пожалуйста. У нас мало времени. Ты хочешь снова увидеть Мэддокса?

Услышав это имя, Эшлин почувствовала, как ее сердце бешено заколотилось. «Должно быть, я самая глупая женщина на свете», – подумала она, обняла Данику и прошептала:

– Все будет хорошо.

«По крайней мере, я на это очень надеюсь», – добавила она про себя.

– Но…

– Поверь мне, – попросила Эшлин.

Она высвободилась из объятий подруги. Светловолосый ангел отступил, пропуская ее вперед, как будто на ней был пояс со взрывчаткой.

– Больше никому не двигаться, – произнес он, заложив огромную дугу, чтобы не дотронуться ни до кого из женщин. – Сначала я выстрелю, а уже потом буду задавать вопросы.

Не спуская взгляда с девушки, мужчина остановился в коридоре.

Когда Эшлин оказалась впереди него, ее предполагаемый спаситель добавил:

– Не прикасайся ко мне. Когда люди трогают меня, с ними случаются очень плохие вещи. Даже не подходи ко мне достаточно близко для того, чтобы упасть на меня, если споткнешься.

Эти слова он произносил совершенно серьезно, а его взгляд не выражал совершенно ничего.

– Ладно, – в замешательстве согласилась Эшлин.

Она заложила руки за спину и пропустила мужчину вперед, чтобы он показывал ей дорогу. Он обошел ее по широкой дуге, продолжая держать в вытянутой руке пистолет, а затем закрыл и запер дверь. Эшлин не стала торопить его. Страх снова сковал ее.

– Что за плохие вещи? – не сумев удержаться, спросила девушка своего спутника, когда тот повернулся к ней.

Мужчина сдвинулся с места, бросив через плечо:

– Болезнь. Агония. Смерть. – Он вложил пистолет в кобуру, висевшую у него на боку. – Если я любым участком кожи дотронусь до другого живого существа, то оно заболеет и умрет.

«О боже…» – подумала Эшлин. Независимо от того, правда это или нет, одних его слов было достаточно для того, чтобы заставить ее держаться подальше от этого человека. Однако Эшлин подозревала, что он не лжет. Каждый раз, когда девушка видела его, она замечала, что он изо всех сил старается оказаться подальше от других людей. Так мог вести себя не злодей, а тот, кто беспокоится о других больше, чем о самом себе. Ее мнение об этом человеке заметно улучшилось. «Идиотка…» – мысленно обругала себя она.

– Как тебя зовут? – спросила девушка.

– Торин, – ответил мужчина, и Эшлин показалось, будто ее интерес удивил его.

– Ты же не собираешься убить меня? Правда, Торин?

Мужчина фыркнул и произнес:

– Это вряд ли. Если я сделаю это, Мэддокс вырвет мое сердце, зажарит его и съест на завтрак.

– Что ж, ты рассказал мне даже больше, чем нужно, – произнесла Эшлин, не способная избавиться от совершенно глупого, детского приступа счастья.

«Неужели Мэддоксу есть до меня дело? – спрашивала себя она. – Хотя бы немного. Если это так, то где он? Почему он сам не пришел за мной?»

Торин вел ее по многочисленным коридорам. Он не произнес ни слова, и даже его шаги почти не раздавались во тьме. Несколько раз он останавливался и прислушивался, а затем подходил к ней, скрываясь в тени.

– Держи свои мысли при себе, – произнес Торин, когда Эшлин открыла рот, чтобы задать очередной вопрос.

– Если будешь готов поговорить, я с удовольствием послушаю о том, что здесь происходит, – прошептала она.

Торин проигнорировал ее.

– Почти пришли, – произнес он.

– Куда? – спросила она.

Чем дальше они заходили, тем отчетливее ей казалось, будто она что-то слышит. «Что это было?» – спросила она себя. Секундой позже девушка узнала ответ на свой вопрос. Ее желудок судорожно сжался, потому что звук стал совсем отчетливым. Это был крик, в котором слышались агония и нестерпимая боль. Эшлин слышала этот полный страдания вопль мучимого существа прежде и подумала, что он стал резать ее уши слишком уж часто.

– Мэддокс, – выдавила из себя она.

«Только не снова», – пронеслось в ее голове.

Эшлин была так близко, что могла расслышать его глубокий голос и еще один, периодически заглушавший его, причем оба они были надтреснутыми и хриплыми. Ее начало тошнить. Но она понимала, что ей нужно спешить. Она чуть не побежала впереди своего провожатого, но сдержалась, боясь, что он дотронется до нее, чтобы остановить.

– Торопись, Торин. Пожалуйста, поспеши. Я должна помочь ему. Нам нужно остановить их.

– Сюда, – сказал он, открывая дверь и пропуская Эшлин вперед.

Она вбежала в комнату, ища глазами Мэддокса. Увидела старинный сундук, ковер из медвежьей шкуры, кровать с балдахином, но Мэддокса нигде не было. Охваченная замешательством и беспокойством, она обернулась.

– Где он? – спросила Эшлин, желая только одного – оказаться рядом с Мэддоксом, при этом ей было совершенно не важно, что он делал с ней или как к ней относится.

«Он не должен так страдать», – решила она про себя.

– Не волнуйся за Мэддокса. Ты же знаешь – с ним все будет хорошо. Переживай за себя. Они собирались взять тебя с собой в город, а я не мог позволить им сделать это. Мэддокс перебил бы всех нас во сне. Поэтому ради меня (если за себя ты не беспокоишься) веди себя тихо. У них мало времени, поэтому долго тебя искать не будут. Веди себя хорошо, и, возможно, ты выживешь.