– А вот это тебя не касается! Назови свое имя. Возможно, господину Гуго будет интересно узнать, кто помешал мне.

Стражник молча смотрел на него, тщетно пытаясь скрыть враждебность. Шрамы на лице побелели от скрытого гнева.

Венсан даже пожалел бы бедолагу, если бы не сомневался, что он врет. Запрет исходил от Пьера Рю, а вовсе не от Гуго де Вержи. Начальник охраны не хотел, чтобы лишние люди сновали по замку, а Венсан не хотел подчиняться требованиям Медведя.

– Так как твое имя? – жестко повторил он.

Стражник дернул углом искалеченного глаза. Зрелище было жутковатое.

– Проходи.

– Благодарю тебя, – кивнул Венсан и, уже отойдя на несколько шагов, добавил: – …Робер!

Перекошенный так и вытаращился ему вслед. Но было уже поздно: лекарь скрылся за поворотом.

– Медведь, Медведь, – бормотал Венсан себе под нос, прислушиваясь, не донесутся ли издалека шаги спохватившегося стражника.

Пьер все время опережает его! Лекарь знал, что имеет дело с хитрым и умным противником, от которого нужно ждать подвоха. Но к смерти графини он оказался не готов.

Куда в следующий раз начальник охраны нанесет удар? Черт возьми, он не может просчитать его действия даже на шаг вперед!

Венсан злился на себя. Но еще сильнее его раздражала слепота графа и маркиза.

«Клянусь Рохусом, у этих людей талант не замечать того, что творится под носом. Даже если бы они упражнялись в этом искусстве каждый день, у них не получилось бы так великолепно закрывать глаза на очевидное».

Ведь не нужно даже знать о любовной связи Алисы де Вержи и Пьера Рю, чтобы понять, кто убийца.

Венсан представлял, как все случилось, до того отчетливо, будто перед ним разыгрывался спектакль.

Отправив служанку прочь, Алиса ждала возлюбленного. Пьер явился незадолго до полуночи. Разлив вино по бокалам, он незаметно добавил настой элесии в один из них.

Дальше все просто. Графиня выпивает вино, а Пьер, не дожидаясь агонии, спокойно уходит из комнаты.

Когда кормилица, крича, выбежала наружу и наткнулась на начальника охраны, она не удивилась: ведь он и должен был прийти к ее госпоже. Пьер бросился к окну, притворяясь, что увидел там Николь, и поднял тревогу.

Если умиравшая графиня и пыталась назвать имя убийцы, Магда ничего не поняла.

Венсан удовлетворенно кивнул: да, все было именно так. И для графа с маркизом не составило бы труда догадаться, если бы охота на ведьму не застила обоим глаза.

Но одна мысль не давала ему покоя. Что заставило Пьера избавиться от сообщницы? Если они намеревались отравить графа, Алиса была ему необходима.

И что он станет делать теперь, оставшись один?

Венсан остановился перед низкой дверью. Он был здесь только вчера, но тогда полуистлевшие сокровища Бернадетты не занимали его.

Сейчас – другое дело.

Закрыв за собой дверь, Венсан зажег лампу и поднял ее повыше. Хорошо бы в этом хламе отыскалось то, что ему надо.

Он медленно пошел вдоль стен.

Если верить Магде, графиня умерла не сразу. Вбежав в комнату вслед за Пьером, служанка застала ее еще живой.

Это может говорить лишь об одном: Медведь истратил запас элесии не полностью. Если бы он вылил в бокал все содержимое флакона, Алиса умерла так же быстро, как ее дочь.

«Почему ты не использовал все, а, Пьер? Боялся, что вино не сможет перебить вкус отравы? Или тебе нужно было оставить немного средства для кого-то третьего?»

Венсан обошел каморку, поднося лампу ближе, если ему казалось, что он нашел требуемое. Всякий раз вещь оказывалась неподходящей. Но когда он уже начал думать, что ничего не выйдет, ему повезло.

Длинный черный плащ с капюшоном висел в углу возле окна. Лекарь вытащил его и встряхнул, подняв тучу пыли.

Ткань выцвела и изъедена молью, но это ему только на руку.

Венсан недобро улыбнулся и туго свернул плащ.

Теперь он знал, как проникнет в покои начальника охраны.

То ли нетерпеливый солнечный луч пощекотал нос, то ли крохотная мошка, но Николь чихнула и проснулась.

Она по-прежнему лежала в яме, на спине, укрытая водой до подбородка. Солнце торопливо, словно опаздывая, рвалось из-за лесного гребня, расталкивая слипшиеся с ночи облака. Небо над ней голубело нежно и приветливо.

Николь с удивлением поняла, что больше не чувствует отвратительного запаха.

– К вечеру жди грозы, – сказали за ее спиной, и обернувшись, девочка увидела, что ведьма связывает свою хитрую котомку. – Давай-ка собираться, лягушоночек.

Пока они завтракали вяленым мясом, Николь все норовила потрогать свое плечо. И каждый раз ведьма пресекала ее попытки.

– А ну хватит! Или хочешь еще ночь проваляться в этой луже?

– Не болит… – твердила Николь, не слушая ее. – Не болит, клянусь!

И тут сообразила, что предложила ей Арлетт.

– А что, можно остаться еще? И что произойдет? Я стану навсегда молодой?

– Станешь навсегда пупырчатой, – проворчала Арлетт. – Глянь-ка на свою кожуру.

Вместо этого девочка с любопытством уставилась на источник.

– А может, красавицей?

Ведьма хмыкнула и облизала пальцы после мяса.

– Я бы не советовала тебе задерживаться здесь дольше, чем на одну ночь, лягушоночек.

– Почему? Ты пробовала?

Старуха задержала на ней взгляд.

– Нам пора, – сказала она, не ответив на вопрос Николь. – Рукой-то пока особо не размахивай. Побереги ее, ясно?

Девочка с готовностью кивнула и посмотрела на свои ладони. После ночи, проведенной в теплой воде, кожа стала как у индюка: красная и сморщенная. Но омрачить блаженства Николь ничто не могло.

– Как же хорошо, когда не болит, – с облегчением выдохнула она и легла на теплую землю, разведя руки в стороны.

Арлетт пристально всмотрелась в ее лицо, пощупала лоб. Нет, здоровой девчонка пока не выглядит. Но и умирающей, как вчера, тоже. Кожа прохладная – значит, жар спал.

Ей еще придется на себе прочувствовать действие источника. Арлетт знала, как это будет: сперва невыносимая рвота, словно вот-вот подавишься собственными кишками, затем слабость, и хорошо, если без сердечной колотьбы. Зато после долгий, беспробудный сон.

Если им повезет, спать они будут дома.

На обратном пути Николь поначалу болтала, не умолкая, но через некоторое время притихла.

– Мутит тебя? – спросила ведьма.

– Немного, – призналась девочка. – Но это ничего, не страшно.