Она помолчала и спросила:

– Мы идем другой дорогой, да?

– Верно. Смотрю, ты все примечаешь.

– Здесь нет того, что было там.

Арлетт покосилась через плечо:

– Ты о чем это?

– Ну… ручья нет. И того дерева из муравьев. И синих огоньков.

Старуха обидно фыркнула:

– Да ты бредила, лягушоночек! Вот тебе и привиделось черт знает что. Выкинь это из головы.

Николь хотела возразить, но что-то в голосе ведьмы заставило ее промолчать.

Выходит, ничего не было… А как же топь?

Николь прикоснулась к ноге. Воспоминание о существе, пытавшемся присосаться к ней, было четким и свежим, словно все произошло этим утром. Она не удержалась:

– Мы не пойдем через болото?

– Какое болото? – удивилась ведьма.

Больше Николь ни о чем не спрашивала.

Ей шлось легко и спокойно. Страдания последних дней отмокли, как грязь, в целебной воде источника, а вместе с раной, нанесенной Мортемаром, затянулись и шрамы, которые оставил страх в ее душе. Впереди маячила спина Арлетт, и, глядя на подпрыгивающую котомку, Николь ощущала себя в безопасности. Что бы ни случилось с ними по дороге, в волшебном мешке ведьмы найдется защита от любых напастей.

Тихий боязливый голосок твердил, что это неправильно. Она полагается на прислужницу дьявола!

Но колдунья трижды спасала ей жизнь, и Николь уже начала подумывать, что неплохо бы и слугам господа быть столь же благодетельными.

Редкий светлый буковый лес сменила еловая чаща. Поначалу буки и осины кое-где сопровождали путниц, боязливо трепеща на ветру. Но старуха с девочкой углублялись все дальше, пока со всех сторон их не обступили острые еловые пики.

Николь не любила ельники. Угрюмые леса, полумертвые. Ни тебе подлеска, ни ягод. И водится в них всякая страхожуть.

Но рядом с Арлетт она больше ничего не боялась. Даже страшный маркиз де Мортемар представлялся далеким и расплывчатым, как ночной кошмар.

Под широкими подолами елей темно и тихо. Стволы обросли бородой мха. Если и промелькнет белка, тут же исчезнет в зеленой бахроме ветвей.

Когда старуха остановилась, Николь не сразу заметила, что они подошли к развилке.

Тропа раздваивалась. Левая стежка уводила в низину, над которой клубилась мошкара. Оттуда выползала ярко-зеленая сочная трава, стелилась по земле, точно завлекала. Правая огибала груду бурелома и терялась в глубине леса.

Ведьма медлила. Николь не понимала, отчего. Низина, даже на ее неискушенный взгляд, казалась не тем местом, куда стоит идти.

Но Арлетт не двигалась. Лес тоже притих, точно выжидал, что они решат.

– Пойдем? – шепнула Николь, не выдержав гнетущей тишины.

Старуха кивнула, хоть и не сразу. И свернула вправо.

Девочка обрадованно устремилась за ней. Низина ей совсем не нравилась. Даже ощущать за спиной ее присутствие было неприятно.

Они поравнялись с буреломом, в который яростный ураган, добравшийся до сердца леса, превратил высокие сильные деревья. Все вокруг было густо усыпано ржавыми иголками. На вывороченных корнях засохла комьями земля. Изуродованные ели лежали горой, словно кто-то заготовил их для гигантского костра.

– Арлетт, ты когда-нибудь видела… – начала Николь.

Ее прервал громкий треск.

Что-то ухнуло, заворчало, зашевелилось, и из-за поваленного ствола медленно поднялась косматая бурая туша.

Николь услышала странный короткий звук, похожий на оборвавшийся всхлип.

Медведь встал, покачиваясь, упираясь передними лапами в рухнувшее дерево, и фыркнул, приоткрыв багрово-сизую пасть. Волна густого смрада окатила Николь. Маленькие глазки уставились прямо на нее, и зверь издал рык, от которого у девочки волосы встали дыбом.

Когда-то Николь довелось увидеть охотника, которого медведь распахал одним ударом лапы. Перекошенное безглазое лицо с обрывающимся шрамом рта навсегда впечаталось в ее память и осталось одним из самых страшных воспоминаний.

Но сейчас, когда рядом стояла ведьма, девочка почти не испугалась – только очень удивилась. На всякий случай она осторожно шагнула за спину Арлетт, чтобы косматый хозяин леса не обращал на нее внимания, и навострила уши.

Как ведьма станет приказывать лесному зверю? Зарычит? Фыркнет? Или медведь поймет, если с ним заговорить по-человечески?

Но вместо рычания раздался истошный визг. Он проткнул воздух, как игла, и вонзился в голову Николь.

– Йяяаааа!

Визжала Арлетт. Разинув рот, она дико кричала, подавшись вперед. Не в горле, не в груди, а где-то в самой глубине ее существа набирал силу этот невыносимый звук и прорывался наружу сводящим с ума воплем.

Ошеломленная Николь покачнулась и заткнула уши. Арлетт все кричала на одной ноте. Казалось, от ее визга в воздухе закручиваются воронки. Медведь вдруг подался назад, смахнул когтем пласт коры – и потрусил прочь, виляя задом. Он обогнул гору бурелома, добрался до границы с низиной – и скрылся из глаз.

Только тогда визг оборвался. Еще некоторое время старуха стояла, широко раскрыв рот, будто продолжая беззвучно кричать, и вдруг осела на землю.

– Арлетт! – перепугалась Николь. – Арлетт, что с тобой?

Старуха молчала. Девочка присела рядом и схватила ее за руку, не зная, что делать дальше.

– Воды… – побелевшими губами шепнула ведьма.

Николь схватила котомку.

Жадные, задыхающиеся глотки. Капли стекают по шее, пятнами расползаются по одежде. Ведьма пила, задыхаясь, проливая воду, пока Николь молча смотрела на нее.

Наконец старуха отняла флягу от губ. Смочив ладонь, она провела мокрой рукой по лицу, тыльной стороной обтерла губы.

– Вот и отдохнули, – сказала она почти обычным своим голосом и сделала попытку улыбнуться. – Поднимайся, лягушоночек. Пора идти.

Николь не сразу подчинилась. Она взглянула на ведьму. Обернулась в ту сторону, где скрылся медведь. Снова посмотрела на Арлетт.

– Не вернется он, – успокоила старуха, по-своему истолковав ее молчание. – Не бойся.

Девочка хотела что-то сказать, но передумала.

Оставшийся долгий путь они проделали в полном молчании. Время от времени Арлетт оборачивалась и взглядывала испытующе; девочка кивала в ответ, и ведьма, успокоенная, продолжала идти.

Николь была так погружена в размышления, что почти не запомнила обратную дорогу. В середине девочке стало плохо. Ее выворачивало наизнанку, и старуха обтирала ей рот брусничными листьями. Один раз они остановились, чтобы набрать воды из мутноватой лужицы, другой – чтобы доесть остатки вяленого мяса. Николь жевала его, не чувствуя вкуса.