Мы заняли указанный нам столик, вскоре подошла женщина и брякнула на стол перед нами две чашки кофе. Я глянул на Рибелло и увидел, как тот вытаскивает из кармана сэндвич, завернутый в вощеную бумагу.

– А вы что, ничего не взяли? Обед же, – заметил он мне.

– Я думал, мы придем куда-то, где можно будет купить еду, – оправдался я.

– Нет, это просто кофейня, – ответил Рибелло, откусывая сэндвич. – Но все в порядке: – кофе здесь очень крепкий. Выпейте чашечку – и всякий аппетит отшибет. Заодно и задор появится разобраться со всеми теми бумагами, что Ирма вам на стол притащила. Бедная старая кошелка – думал, замертво упадет.

– Я не пью кофе, – заметил я. – У меня от него… – Мне не хотелось говорить, что от него я прихожу в сильное нервное возбуждение, поэтому я просто сказал, что он мне не подходит.

Рибелло отложил свой бутерброд и уставился на меня.

– О боже, – сказал он, проводя ладонью по лысеющей голове.

– Что-то не так?

– Хэтчер не пил кофе.

– А кто такой Хэтчер?

– Один из бывших сотрудников. Вас мы наняли ему на замену. Вот об этом я и хотел вам рассказать с глазу на глаз. О нем мы сейчас и поговорим – как раз никто не слушает. Вообще, может, и не стоит… но мне очень хочется помочь вам освоиться.

– Решайте сами, – сказал я, глядя на Рибелло, дожевывавшего свой сэндвич.

Он потер ладони одну о другую, стряхивая крошки. Поправил на носу очки – те, казалось, готовы в любой момент скатиться с его лица. Достал пачку сигарет и предложил мне одну.

– Не курю, – ответил я.

– А зря! Еще и кофе не пьете. Хэтчер вот курил – правда, предпочитал очень легкие сигареты. Нет, я не думаю, что это имеет какое-то значение – то, что вы не курите. Нам ведь запретили этим в конторе заниматься. Мы получили жалобу из штаб-квартиры. Сказали, что дым все документы пропитывает. Не знаю, какое это имеет значение…

– А запах квашеных огурцов, значит, не пропитывает? – поинтересовался я.

– Почему-то их это не волнует.

– Почему бы тогда просто не спуститься покурить на улицу?

– Слишком много работы, каждая минута на счету. Нам и так не хватает рук. Всегда не хватало, а работы-то невпроворот, и сама себя она не сделает. Они ничего вам не сказали про рабочий график?

Я не решился признаться, что получил свою должность не благодаря обращению в компанию, а по рекомендации лечащего врача – единственного врача в этом городе о двух улицах. Он записал адрес конторы на бланк рецепта – как если бы работа в «Квайн» была предписанным методом лечения. Я отнесся к этой причуде с подозрением – я хорошо помню, чем закончилось общение с моим прошлым доктором, который столько лет лечил нас обоих. Суть его лечения, как ты уже знаешь из моих писем, заключалась в том, чтобы посадить меня на поезд, ехавший через всю страну – и дальше, за границу. Так, по его мнению, я смог бы преодолеть страх перед отрывом от собственного дома, а заодно, возможно, справиться и с другими фобиями, неизбежными при таком состоянии нервов. Я сказал тогда, что не переживу эту авантюру, но доктор лишь отмахнулся, снова повторив свою дурацкую сентенцию о том, в мире нет ничего невыносимого. Что еще хуже – он не разрешил мне взять в дорогу лекарства; само собой, я сам их взял, но мне они нисколько не помогли, когда поезд проезжал через гористую область, по оба края от железнодорожного полотна зияли бездонные ущелья, а наверху простирался небосвод без конца и края. В те казавшиеся вечностью мгновения, клянусь тебе, я чувствовал себя потерянным во Вселенной: не оставалось ничего, за что я мог бы ухватиться в надежде обеспечить себе тот минимум безопасности, в котором каждая живая тварь нуждается просто для того, чтобы существовать, не мучась от наваждения вращения на все ускоряющейся неуправляемой карусели посреди космической тьмы. Я знаю, твое состояние отличается от моего, и ты никогда не сможешь полностью понять мои мытарства так же, как я не смогу до конца почувствовать твои. Но я признаю, что оба наших состояния, какими бы банальностями ни прикрывался наш доктор, невыносимы. Со временем я и вовсе пришел к выводу, что сам наш мир по сути нестерпим. Различны лишь наши реакции на это: я испытываю ко всему перманентный страх на грани абсолютной паники, а ты страдаешь от ужасающих навязчивых идей, у которых боишься однажды пойти на поводу. Когда поезд, на который доктор посадил меня, наконец-то сделал свою первую остановку – на подъезде к этому заграничному городу о двух улицах, – я поклялся, что скорее убью себя, чем вернусь. К счастью – тогда, по крайней мере, мне показалось это счастьем, – я за предельно короткий срок разыскал врача, что согласился лечить мои панические атаки и глубокую дезориентацию. Он же помог мне с получением визы и разрешения на работу. Таким образом, хорошенько прикинув все за и против, я все же признался Рибелло, что должность в конторе я получил благодаря моему эскулапу.

– Это все объясняет, – сказал он.

– Объясняет что?

– Все врачи работают на «Квайн Организейшен». Рано или поздно вы бы все равно очутились здесь. Именно так к нам попал Хэтчер. Но он у нас не задержался. Никак не мог примириться с тем, что у нас такая нехватка рук – была и всегда будет. А когда понял, что и рабочий день у нас ненормированный… прямо в офисе взорвался.

– Нервный срыв? – уточнил я на всякий случай.

– Можно и так сказать. Однажды он просто вскочил со своего места и стал кричать о том, что у нас – дикая нехватка рук, да еще и рабочий день не нормирован. Потом начал все крушить – перевернул несколько пустых столов, мол, больше они нам не понадобятся. Еще он вытащил несколько ящиков с бумагами и разбросал все по полу. Потом начал рвать документы, которые еще не обработали. На счастье, вмешался Пильсен…

– А это который?

– Крупный мужчина с усами, сидит в углу. Он схватил Хэтчера и вышвырнул наружу – на этом его эпопея и кончилась. Через несколько дней Хэтчер был официально уволен. Я сам заверил бумагу. Пути назад у него не было. Ему пришел конец, – Рибелло пригубил кофе из чашки и закурил еще одну сигарету.

– Не понимаю. В смысле – конец?

– Конечно, это произошло не сразу, – пустился в объяснения Рибелло. – Такие вещи сразу никогда не случаются. Как я вам уже говорил, Хэтчер курил сигареты. Очень слабые – такие только под заказ можно достать. Однажды он пошел в тот магазин, где покупал их – и там ему сказали, что именно эти сигареты, единственные, что принимал его организм, теперь никак нельзя достать.

– Всяко не конец света, – пожал я плечами.

– Само по себе – конечно же, нет, – согласился Рибелло. – Но это было только начало. Хэтчер соблюдал специальную диету – и необходимые ему продукты исчезли. Чтобы поддерживать себя в норме, ему требовалась уйма лекарств – больше, чем любому из всех, кого я знал, – так вот, и они исчезли из аптек, ну или так ему сказали. Больше всего он нуждался в лекарствах, что помогали контролировать фобии. Особенно сильно он страдал от арахнофобии. Как-то раз, помню, заметил на потолке конторы паучка – как он их высматривал, даже таких вот крошечных, ума не приложу – и впал в форменную истерику. Кричал, чтобы кто-нибудь из нас убил этого паука, иначе он не сможет работать с документами. Заставил нас на верх шкафов залезать, чтобы добраться до той крохотной твари! После того как Пильсен эту букашку поймал и убил, Хэтчер потребовал, чтобы мертвого паука выбросили на улицу. Нам даже пришлось вызывать дезинсекторов за счет компании – иначе Хэтчер отказывался выйти на работу. Но после увольнения, хотите верьте, хотите нет, он не смог достать ни одного из лекарств, что позволяли ему худо-бедно держать фобии под контролем. Конечно, врач ему не стал помогать – все врачи являются сотрудниками «Квайн Организейшен».