– Что-то в этом роде, да. – Ничего иного он сказать и не мог.

– Почему же?

– Потому что он – информатор компании. Не в его интересах, чтобы вы в первый же день узнали, что по чем, и уж подавно – правду о Хэтчере. Собственно, из-за этого типа Хэтчер и пострадал. Та старуха с окраины, о которой я вам рассказывал, работает в химическом подразделении нашей компании, и Пильсен за ней тоже приглядывает. От человека, что работал в одном из региональных центров, я слышал, что ее назначили на один из крупнейших проектов компании по разработке лекарств, помогающих при весьма специфических расстройствах, таких как арахнофобия Хэтчера. В случае успеха «Квайн Организейшен» увеличила бы мощность вдвое – как здесь, так и за границей. Но возникла проблема.

– Не уверен, что хочу о ней слышать, честно.

– И все же – послушайте. Старушка практически лишилась зарплаты и должности в «Квайн» из-за своих чудачеств. Ей было мало использовать просто какие-то эзотерические знания о травах и растениях. Инженеры-химики в штаб-квартире компании дали ей подробнейшие инструкции, как работать с вариациями их основной формулы. Но она двигалась совсем в другом направлении, прибегая к совершенно несанкционированным методам, в первую очередь – оккультного характера.

– Ты сказал, ее практически лишили должности.

– Ну да. Ее обвинили в исчезновении Хэтчера. Тот был очень важен для «Квайн» как объект эксперимента. Все было подстроено, его умышленно сделали подопытным кроликом: и сигарет привычных лишили, и диеты, и лекарств. Но все пошло коту под хвост – Хэтчер сорвался с иглы. Старуха и инженеры-химики собирались поставить на нем опыт, у них ничего не вышло, из-за паучьего яда, по-видимому. А может, и из-за самой этой старухи – говорю же, она делала, что хотела, в обход компании. В любом случае на кого-то надо было повесить неудачу, вот ее и турнули.

– Выходит, Хэтчер был частью эксперимента, – произнес я.

– Ну да. Вот что бывает, когда слишком много треплешь языком о непереносимых нагрузках на работе и о том, что компания не ценит своих сотрудников. Однако остается все равно один вопрос… был ли эксперимент над Хэтчером успешным или провальным? – Рибелло глянул на часы. – Ладно, об этом мы еще как-нибудь потолкуем, да и о самой компании. Мне много чего еще хочется вам рассказать. Я так рад, что вы сегодня влились в наши ряды – работы невпроворот. Что ж, увидимся через несколько часов – так ведь? – не дожидаясь моего ответа, Рибелло заспешил по мостовой к конторе.

Добравшись до двери своего съемного жилья, я только и мог думать, что о лекарствах и сне. Но, услышав шаги в дальнем конце тускло освещенного коридора, я замер. Женщина, что управляла домом, прошла мимо меня, неся в руках что-то, напоминающее сверток из грязного постельного белья.

– Паутина, – ответила она на мой невысказанный вопрос. Повернувшись, кивнула на лестницу в конце коридора, ведущую на чердак. – Свои дома мы содержим в частоте, что бы там ни думали всякие заграничные приезжие. Это хлопотно, да и времени порядочно отнимает, но надо же с чего-то начинать.

Я не мог отвести взгляд от невероятного кома паутины, который женщина несла в руках, спускаясь по лестнице. У меня мелькнула смутная мысль, и я окликнул хозяйку:

– Если вы там закончили, я мог бы пока спрятать лестницу.

– Очень любезно с вашей стороны! – ответила она с нижней ступеньки. – Я уже договорилась с дезинсекторами, как вы и просили. Точно не знаю, что там поселилось, но уверена, сама с этим не справлюсь.

Я понял, что она имела в виду, только после того, как поднялся на чердак и увидел то, что она видела. Свет единственной лампочки над лестницей доползал сюда, в обширные чердачные дебри, и моему взгляду предстали трупы крыс – выглядящие так, будто они только-только вырвались из тех густых комков паутины, которые хозяйка несла в руках. Липкие нити льнули к телам грызунов, как густой серый туман, который окутывал все в этом городе. Кроме того, тушки были сильно деформированы – или, быть может, переделаны. Когда я присмотрелся к ним, то увидел, что помимо тех четырех ног, которыми наделила их природа, у них были еще четыре ноги, начавшие прорастать из подбрюшья. Что бы ни убило этих паразитов, оно также пыталось их видоизменить.

Но не все пострадавшие грызуны погибли или были частично съедены. Когда я позднее исследовал чердак, убедив хозяйку отложить вызов дезинсектора, я обнаружил крыс и других паразитов с еще более развитыми физическими изменениями. Эти изменения и объясняли неопределимые звуки, которые я слышал с тех пор, как переехал в комнатушку прямо под крышей здания, под самым чердаком.

Иные твари, замеченные мной, обладали восемью конечностями одинаковой длины и могли взбираться на стены чердака – и даже на скошенный скатом крыши потолок. Некоторые из них уже начали плести собственные сети. Думаю, друг мой, ты многих из них узнала бы – именно такие чудовища тебя преследуют. К счастью, в числе моих страхов не значилась арахнофобия, как у Хэтчера, ведь тогда бы мне каждый раз, когда я иду на чердак, и лекарства не помогли бы.

Когда я наконец нашел его в самом дальнем углу чердака, то увидел человеческую голову, выдававшуюся из бледного, опухшего паукообразного тела на тоненькой шейке. Он как раз впрыскивал яд в очередного гнусного обитателя чердака. Едва взгляд его острых глаз столкнулся с моим, он выпустил из лап свою жертву, уже начавшую метаморфозу.

Вряд ли Хэтчеру доставляло удовольствие существование в таком виде. Когда я подошел к нему, он не предпринял попыток напасть на меня или сбежать. Когда я достал принесенный с собой нож, он будто даже сам вытянул ко мне свою тонкую шею. И если в чем-то я с ним и был солидарен – так это в решении никогда больше не возвращаться в контору и не корпеть над документами. Все врачи по эту сторону границы работают на них, а может, и не только по эту. Теперь я убежден, что врач, лечивший нас с тобой, тоже давно работает на «Квайн Организейшен». Он виноват уже в том, что прогнал меня на эту сторону границы, в этот проклятый город, где меня вот-вот превратят в очередного раба или подопытного кролика компании.

Я приготовил два флакона яда, извлеченного из тела Хэтчера. Первый я опробовал на враче, лечившем меня здесь: он виноват не меньше старого, он посмеялся надо мной, предписав провести остаток жизни в захудалой конторке за стопками бумаг. Я все еще наблюдаю, как страдает он от болезненных мутаций, пока перебираю лекарства в шкафчиках: кое-что я заберу себе, а утром избавлю дорогого эскулапа от страданий.

Второй флакон, подруга, я посылаю тебе. Ты так долго страдала от навязчивых идей, и наш старый доктор не мог или не хотел тебе помочь – что ж, самое время пойти у темного начала на поводу. Поступи с этим ядом так, как считаешь нужным, как подсказывает тебе твоя одержимость. И, если все пойдет так, как я предполагаю, передай доброму доктору мое приветствие.

Напомни ему, что в мире этом нет ничего невыносимого – ничего.

Эту рукопись я отправляю за рубеж для публикации и надеюсь, она прибудет по адресу. Считаю, что затронутые в ней вопросы касаются всех и каждого, в том числе и людей за границей, потому что влияние «Квайн Организейшен» все разрастается. Граница – субъект, само собой, политический, а Организация – сугубо коммерческий, и обычно люди в вашем положении, занимающиеся журналистскими расследованиями, не считают такие субъекты тождественными. Но все мы сейчас, какую сторону от границы ни возьми – граждане скорее «Квайн», нежели какого-либо «государства». Лично я давно перестал разделять эти понятия, слившиеся до полной неразличимости, и такое утверждение может показаться паникерским или эксцентричным людям за рубежом, ближайшим соседям. Я-то знаю, нас, здешних, зачастую почитают за люд несколько отсталый, цепляющийся за небольшие, приходящие в упадок городки, разбросанные по безотрадному ландшафту, что почти круглый год укрыт плотными серыми туманами. Именно так «Квайн Организейшен» – то есть по сути, моя родина, – обманчиво представляется миру, и именно поэтому мне не терпится (по, предупреждаю, не всегда предельно очевидным причинам) поделиться одним случаем из жизни.