Мои друзья, узнав, что я собралась судиться «с самим ЦК», пришли в ужас. Повсеместные аресты не прекращались, и мне пророчили такую же будущность. Но меня уже ничто не могло остановить. На присуждение алиментов не рассчитывала, мне важно было сорвать завесу «таинственности», которой окружило это дело ГАИ.

На судебный процесс вызвали шофера и других лиц, находившихся в машине в момент трагедии. Неожиданно все свидетели повели себя довольно доброжелательно. Они, правда, всячески выгораживали шофера, хотя его к уголовной ответственности пока не привлекали, говорили, что он принял все меры для предотвращения наезда, но машина пошла «юзом» и ударила багажником человека, переходившего в этот момент перекресток. Он упал плашмя, шапка отлетела, лежал без сознания, и в таком состоянии они на руках отнесли его в больницу, которая находилась рядом.

Было признано десять процентов вины потерпевшего, а потому суд вынес решение присудить мне четыреста двадцать пять рублей алиментов, вместо четырехсот пятидесяти, которые я просила, исходя из среднего заработка погибшего. От привлечения шофера к уголовной ответственности я отказалась, узнав, что у него трое малолетних детей...

Таким образом, все страхи моих друзей оказались необоснованными, я осталась на свободе.

― Это потому, ― говорили они мне, ― что у тебя дети.

Возможно!..

Тираж отпечатали, нужно было срочно рассылать инструкцию, как вдруг вызывает меня вконец расстроенный директор издательства:

― Что ты натворила? Николаева запретила выпускать брошюру! Она возмущена. Ты осмелилась постановление, подписанное кандидатом в члены политбюро товарищем Шверником, излагать своими словами!

Николаева, наша заслуженная ткачиха, свято чтила субординацию.

По заказу спортотдела ВЦСПС я подготовила маленькую брошюрку ― инструкцию об организации массового профсоюзного кросса. Когда подписывала ее в печать, времени до проведения кросса оставалось в обрез, и спортотдел, которому еще предстояло разослать брошюру на места, понимая, что успеть нереально, добился постановления президиума о переносе назначенной даты соревнования на более поздний срок. Чтобы не путать организаторов, против старой даты я поставила звездочку-сноску и на этой же странице поместила примечание, что в соответствии с постановлением президиума ВЦСПС дата кросса с такого-то числа переносится на такое-то.

Объяснила директору логику решения. Он выслушал, согласился и снова побежал к Николаевой. Вернулся расстроенный, злой:

― Она с твоими доводами не согласна. Требует исправления в тираже.

― До кросса и по новой дате остается так мало времени, что брошюра поступит на места после его проведения,― сказала я.

― Ты думаешь, я этого не знаю? Но она и слушать ничего не хочет!

Записалась к Николаевой на прием. Та приняла и сразу начала кричать.

― Этак каждый будет по-своему излагать наши постановления?

― Но ведь я ничего не исказила, только не закавычила и сняла подписи.

― Вот-вот! А кто вам дал право снимать подпись товарища Шверника?!

Не убедила. Пошла советоваться с помощником Шверника, очень умным и хорошим человеком Радушкевичем. Он даже засмеялся, услышав причину, по которой Николаева задерживает выпуск брошюры.

― К счастью, ― сказал он, ― Николай Михайлович сегодня здесь. Давайте вашу злополучную инструкцию, пойду к нему, а вы подождите. Если понадобитесь, ― позову.

Сижу, нервничаю. Но Радушкевич вернулся быстро. В руках он держал раскрытую брошюрку, на титульном листе которой еще не высохли чернила от резолюции: «Выпустить в свет. Срочно разослать на места!» И подпись: «Н. Шверник».

Я, не заходя к Николаевой, тут же передала брошюрку в спортотдел для рассылки. Ждала, что Николаева все-таки вызовет меня, но она, верно, узнав о резолюции «самого Шверника», не стала сразу сводить счеты с «молодой выскочкой», как однажды обозвала меня на каком-то собрании, а сделала это позже, летом.

Я работала тогда в типографии, проверяя ― после корректоров! ― листы очень ответственной книги «ВКП(б) о профсоюзах». Вдруг за мной присылают машину:

― Срочное заседание партбюро.

Приезжаю. Товарищи уже заседают и преподносят мне единогласно принятое решение: «Освободить от обязанностей редактора стенгазеты».

Оказалось, Николаева шла по коридору, где размещалось наше издательство, и заинтересовалась стенгазетой ― она у нас действительно выглядела яркой, броской. Прочитала материалы и пришла в ужас от обнаруженной «крамолы». Тут же вызвала секретаря партбюро.

― Кто редактор? Нечепуренко? А где ваш контроль?

― А что случилось?

― А вы свою газету читаете?

― Конечно, но не заметил ничего такого.

― Хорошо же ваше политическое чутье! А что это за «пантеон», к которому ваша редколлегия причислила ответственных сотрудников ВЦСПС? Сегодня же вечером на заседании президиума обсудим эту чуждую вылазку и меры, которые вы предпримете для устранения подобных провокаций!

Свое решение об отстранении меня от руководства газетой коллеги объяснили серьезной политической ошибкой, которая, по их мнению, была допущена из-за того, что молодому и неопытному коммунисту оказывалась недостаточная помощь ― формулировка мягкая и, судя по всему, большими неприятностями не грозила. К тому же стенгазета отнимала много времени, которого мне хронически не хватало. Но я бросилась защищаться:

― Да какая это ошибка!

Дело в том, что в тридцать девятом году работникам ВЦСПС повысили зарплату, а работникам профсоюзной печати ― нет. Они писали жалобы и требовали справедливости.

― В этой заметке мы высмеяли «обиженных», не причисленных к «пантеону» сотрудников ВЦСПС! И только! И перефразировали Пушкина, что «слава ― ветхая «зарплата» на бедном рубище певца»!

Но меня не слушали, обрывали, уговаривали «не заноситься, а то хуже будет». Все были взволнованы ― впереди предстояло судилище на президиуме под председательством Николаевой, потому что Шверник был болен. Член парткома Силин, главный редактор журнала «В помощь ФЗМК», выразил сомнение, что наш вопрос будет заслушан так срочно.

― Мой отчет о работе журнала, ― сказал он, ― третий месяц снимается с повестки, а вы воображаете, что пройдете сегодня же!

Однако он ошибался. Меня судили, не откладывая. Только подошли к залу заседания, как попросили войти. Сесть не предложили. Совершенно разъяренная Николаева уже докладывала президиуму, что в стенгазете «Профиздата» допущена чуждая вылазка:

― ...работников ВЦСПС изобразили мертвецами, хотя прекрасно знали «КТО»!!! подписал постановление о повышении зарплаты, то есть, по существу, они критикуют «ЕГО»!