— Придется ехать, Власик сказал, что машину уже послали.

Палосич прибыл как раз за пять минут до боя часов, с благодарностью принял предложение вместе с ними встретить 1938-й, а уж потом ехать. Все чокнулись, выпили, кто с алкоголем, кто без, обнялись, и через двадцать минут Борис Захарович уже входил в Большую столовую Ближней дачи, где собрался весь ближний круг, стояло веселье, некоторые уже изрядно приняли и веселились пуще остальных.

— А вот и наш советский Голливуд прибыл! — обрадовался Хозяин при виде Шумяцкого. — Что это вы, Борис Захарович, ехать к нам не хотели? Нехорошо! Мы как раз о ваших успехах заговорили, все и говорят: «А давайте его тоже позовем!» Штрафную товарищу Шумяцкому! Ну, когда мы с вами новое кино в Зимнем саду смотреть будем?

— Да хоть сразу после встречи Нового года, товарищ Коба, — радуясь, что на него не сердятся, ответил нарком кино. — Пробы в помещении показали ничтожное количество паров ртути. Демеркуризация проведена успешно, специалисты утверждают, что кинозалом уже можно пользоваться. Только мне, пожалуйста, если и штрафную, то воду Лагидзе. — И он вежливо отклонил пальцами горлышко бутылки, через которое коньяк хотел влиться ему в фужер. Глянул и увидел того, кто намеревался налить ему спиртное, — Ежов. И довольно пьяный.

— А почему вы все-таки не пьете вино? — спросил Сталин, всю жизнь знающий Шумяцкого и ни разу не видевший, чтобы тот употреблял спиртное.

— Непереносимость, — ответил Борис Захарович.

— А вот товарищ Ежов уверяет, что непьющие боятся проболтаться, — ухмыльнулся оказавшийся рядом Берия.

— Товарищ Ежов свой план минувшего года выполнил и перевыполнил почище любого стахановца, — начал злиться нарком кино. — Ему можно и расслабиться. А я, как вы знаете, свои планы недовыполнил. — В голосе Шумяцкого зазвенела обида. Ему стало так жалко себя. Старается, старается, а никакой благодарности. Тут еще и эта горошина на лбу стала расти. Говорят, не злокачественная, а что ж она тогда растет?

— Товарищ Ежов у нас стакановец, — ехидно заметил Берия, положив руку на плечо человека, имя которого уже по всей стране произносили с ужасом и ненавистью. — Где вы прячете свои ежовые рукавицы, Николай Иванович? Главное, чтобы дети не нашли их, уколются.

— Так вы не будете пить вино, товарищ Шумяцкий? — как-то неприятно произнес Сталин.

— Вы же сами не любите пьяных, товарищ Коба, — сердито ответил ему Борис Захарович.

— Пьяных не люблю, непьющим не доверяю. — И Сталин чокнулся своим бокалом вина с фужером Шумяцкого, куда тот уже налил лимонада Лагидзе. Борис Захарович с обидой почувствовал, что вдруг стал для всех неинтересен, вихри разговоров закрутились мимо него, он побыл еще полчасика и незаметно уехал, воспользовавшись водителем Ворошилова.

«1. Освободить т. Шумяцкого от обязанностей начальника Главного управления кинопромышленности с оставлением в распоряжении ЦК. 2. Утвердить начальником Главного управления кинопромышленности т. Дукельского. 3. Предложить т. Шумяцкому сдать, а т. Дукельскому принять дела в пятидневный срок при участии секретарей ЦК тт. Кагановича Л. М. и Жданова и т. Рубинштейна», — это постановление Политбюро приняло ровно через неделю после встречи Нового года.

— Непьющим не доверяю! Непьющим не доверяю! — ерошил волосы Борис Захарович и утирал со лба липкий противный пот. Как трудно поверить в горе! А на бедного Шумяцкого обрушилось настоящее горе, обида жгла ему внутренности так сильно, что, казалось, все время хочется в туалет по-маленькому.

И главное, кого ставят вместо него! Ежовского прихвостня, сотрудника для особых поручений при наркоме внутренних дел! Старшего майора госбезопасности. Уму непостижимо! Да этот Дукельский хоть один фильм посмотрел в своей жизни? Хоть одну книжонку прочитал?

Л. П. Берия. 1930-е. [РГАКФД]

Не могло утешить и злорадство по поводу ареста Ткалуна, ненавидевшего Бориса Захаровича как одного из тех, кто, по его мнению, в тараканьем количестве пролезли повсюду. Бывший комдив, бывший комендант Кремля, и — получите арест, Петр Пахомович, сын украинского жандарма, потомственный антисемит! Смотрел всегда с ледяным презрением? Так попробуй теперь с таким же презрением смотреть на тех, кто тебя, парубка полтавского, станет допрашивать, какого-нибудь Когана.

А киношная братия забегала, засуетилась, локтями друг друга расталкивая в стремлении укусить поверженного наркома кино. Газета «Кино» выскочила со статьей: Шумяцкий окружил себя шумихой и пустословием, разбазаривал народные деньги и поощрял врагов народа.

Володю Вайнштока, прославившегося недавно «Детьми капитана Гранта», теперь заклеймили как бездаря, снявшего «Остров сокровищ»: пропаганда пиратской романтики, возведение на пьедестал разбойников, кому станут подражать советские дети? И опять главный виновник — Шумяцкий, потворствовал, продвигал, получал баснословные сметы и неизвестно куда тратил.

Первым делом новый нарком кино Дукельский вызвал к себе на допрос Васильевых, и те охотно поливали Шумяцкого всеми видами помоев, о чем сообщил директор их киногруппы Гинзбург, присутствовавший при этом допросе. И это братья Васильевы, которых Борис Захарович на блюдечке преподнес главному зрителю и отмечал золотыми звездочками, сколько раз тот смотрел их «Чапаева»!

Следующим Дукельский вызвал к себе Довженко, и можно себе представить, в каких красках бывший открытый, а ныне скрытый самостийник описывал злодеяния Шумяцкого, Гоголь роняет перо!

Появились многочисленные, словно стаи черных воронов, статьи, каркавшие о том, какого масштаба преступник долгие годы руководил советским кинематографом, искусственно сдерживал производство фильмов, пропагандировал теории, оправдывающие бракодельство, срывал планы производства, устраивал волокиту при утверждении сценариев на самые актуальные политические темы, отпугивал от кино писателей и драматургов, намеренно создавал сценарный голод, врал, что перерасходы по фильмам неизбежны, возмутительно издевался над творческими работниками, вредительски душил молодые кадры и поощрял матерых врагов — Кадыша, Сливкина, Гольцмана, Михайлова и самого разматерого — Нильсена. Боже, каких только слов не выкопают из шахты русского языка, чтобы еще больше очернить человека, обреченного на всеобщее поругание!

Пришли, как у них заведено, ночью, через две с половиной недели после отказа пить коньяк с ладони Ежова. До самого утра «шмонали», то есть проводили обыск. Конфисковывали и уносили бумаги, записи, документы, письма, книги, семейные реликвии, награды, иранский ковер, подаренный самим шахом, чашу Чингисхана, дарованную Сухэ-Батором, персидские миниатюры, коллекцию старинных монет, вынесли пианино «Шрёдер», и опись изъятого имущества завершили цифрой 261.

В черном воронке его привезли на Лубянку, в огромное здание, перед которым когда-то звенел струями фонтан архитектора Витали, а сейчас тихо спала огромная цветочная клумба. Во внутреннем дворе возвышалась шестиэтажная тюрьма, и выяснилось, что никаких подвалов НКВД не существует, все камеры располагались на шести этажах, на один из которых Шумяцкого повез нудный скрипучий лифт.

О застеночной тактике Борис Захарович уже успел узнать много, все-таки готовился, знал, что обречен. Потому не удивлялся,