– Клэр!

– Что?

– Ты ни в чем не виновата.

Он очень добр к ней, но в этом и заключается его ошибка. Во всем виновата как раз Клэр. Она неизменно стоит за всем, что есть плохого в моей жизни. Я слышу, что она уходит, и от этого меня охватывает радость.

Моя рука лежит в руке Пола – сильной, теплой, надежной.

– Прости, я опять тебя подвел, – шепчет он, – мне надо было остаться здесь.

Я представляю, как Пол смотрит, что со мной творит Эдвард. Вот он сидит дома, далеко-далеко отсюда, и видит, что какой-то незнакомец забирается рукой мне под простыню. Если я стала пленницей кошмара, то он – рабом обстоятельств, навязавших ему роль свидетеля. В итоге ему хотелось оказаться в этой палате в той же степени, в какой мне – убежать отсюда как можно дальше.

– Как же я тебя люблю, – говорит он и целует меня в лоб.

Пока я спала в одном круге ада, он преодолевал другой, свой собственный. Как же мне хочется просить прощения за то, что он из-за меня погрузился в эту пучину боли, и сказать, что я его тоже люблю. Эти слова крутятся в голове снова и снова, пока не обретают вес, а вместе с ним и черты реальности.

– Я тебя люблю.

– О боже! – восклицает Пол и выпускает мою руку.

Инстинктивно желая узнать, в чем дело, я пытаюсь открыть глаза. Меня ослепляет свет – настолько яркий, что в затылке от него вспыхивает боль.

– Пол, – услышав этот голос, я понимаю, что он принадлежит мне.

– Я здесь, – говорит он, и я его действительно перед собой вижу.

Он плачет, я тоже плачу. Он целует меня, я вижу каждое его движение. Все по-настоящему. Мои глаза действительно открылись. Я пришла в себя.

Рождество, 25 декабря 2016 года, вечер

Я поворачиваю на подъездную дорожку к дому Клэр и вижу, что она стоит на крыльце. Она знала, что я приеду. Я выбираюсь из машины и, даже не закрыв дверцу, направляюсь к ней сквозь дождь. Намокшее платье липнет к ногам. Ткань словно пытается меня удержать, пытается помешать мне войти в этот дом.

– Привет, Эмбер, – говорит она.

Руки на груди. Лицо спокойное. Тело совершенно неподвижно.

– Нам надо поговорить.

– Думаю, сначала тебе нужно успокоиться.

– Он ничего не видел. И ничего не знает.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Если ты причинишь ему зло, если с ним что-нибудь случится…

– То что? – спрашивает она, делая шаг вперед. – Что ты тогда сделаешь?

Мне хочется ее ударить. Как же мне хочется ее ударить. Но это невозможно. Я до сих пор люблю ее сильнее, чем ненавижу. Вести подобные разговоры здесь нельзя. Мало ли кто может услышать.

– Можно я войду?

Она несколько мгновений пристально смотрит на меня, словно оценивая возможный риск. Ее руки опускаются будто сами по себе, еще до того, как глаза принимают решение. Она кивает и отступает в прихожую, позволяя мне войти.

– Ты совсем промокла, сними туфли.

Я тихо закрываю за собой дверь и делаю как велено. Стою босиком на ее новом кремовом ковре и в страхе думаю о том, что сейчас произойдет. Мы очутились на территории, где раньше еще никогда не бывали. Я задаюсь вопросом, где Дэвид и может ли он нас услышать.

– Он на втором этаже. Отключился вскоре после того, как вы с мужем ушли, – отвечает она, будто читая мои мысли.

Уже не «с Полом», а «с мужем». Мысленно она уже отгородилась от человека, в котором узрела проблему. Ее глаза мрачны и холодны. Вижу, она уже добралась до самых темных уголков своей души, которые меня всегда так пугают.

– Верни их обратно, – говорит она.

Мне не надо спрашивать, что она имеет в виду.

– Я их сожгла.

– Я тебе не верю.

– Он их не читал.

– Как они вообще у тебя оказались?

– Валялись на чердаке. Я нашла их после смерти родителей. Они сохранили все твои вещи. Ничего моего на том чердаке не было.

– То есть ты их украла?

– Нет. Мне просто хотелось оставить хоть что-нибудь себе. Они ведь все оставили тебе. Я как будто для них не существовала.

– Тебе не надо было их брать и тем более позволять Полу их читать. Или ты хотела, чтобы с ним что-то случилось?

– Нет! Он их не читал. Не трожь его!

– Тебе нужно успокоиться.

– Тебе нужно пойти нахер.

Я ее толкаю. Это я зря. Она отшатывается, в ее глазах мелькает знакомый огонек. Потом подходит ко мне так близко, что я ощущаю на лице ее дыхание.

– Он их прочел, и теперь с этим надо что-то делать, – спокойно говорит она.

– Он ничего не знает.

– Он их прочел.

– Нет! – с мольбой в голосе кричу я, хотя знаю, что ее уши уже закрыты для истины.

– Две. Горошины. В стручке. Вот что он сказал. Он их прочел.

Она выплевывает в меня слова, каждое из которых усиливает боль в животе. От невыносимой боли возникает мысль, что она ударила меня ножом. Тут я вижу кровь. Я смотрю на ее руки, но они пусты, ножа нет. Теперь она тоже смотрит вниз на красную струйку, стекающую по моей правой ноге. Руки сами тянутся к животу, я скрючиваюсь от невыносимых мучений.

– О боже… – едва шепчу я.

Мои колени подгибаются, я проваливаюсь в пучину страдания.

– В чем дело? – спрашивает Клэр.

– О боже, нет.

– Ты что, беременна?

Она смотрит на меня сверху вниз со смешанным выражением страха и отвращения на лице. Мой ответ ей совсем не нужен.

– Почему ты ничего мне не сказала? Раньше мы говорили друг другу обо всем.

Я вижу, что ее мозг приходит в движение, с трудом перерабатывая новую информацию. Строит новую линию поведения.

– Прости, – говорю я со стоном, просто потому, что по ее убеждению должна это сделать.

Выражение ее лица не меняется.

– Это всего лишь небольшое кровотечение. Не переживай, все будет хорошо. Дай мне ключи от машины.

Я качаю головой:

– Позвони Полу.

– Давай ключи. До больницы отсюда пятнадцать минут, это быстрее, чем вызывать «неотложку». Мы свяжемся с ним по пути.

И я, как всегда, делаю, как она просит.

Вторник, 3 января 2017 года

– Проголодалась? – спрашивает Пол.

Я спала, но от этого сна можно было пробудиться. Я сажусь на больничной кровати, Пол поправляет у меня за спиной подушки. Дверь открыта, сразу за ней стоит каталка.